Прежде чем явиться во дворец, Михаил должен был непременно известить о случившемся полковника Машина. Прийти в его квартиру слишком рискованно, да и телефонный звонок не безопасен. В Белграде совсем немногие дома имели телефон, у Василовичей, к примеру, его не было. То, что любой чужак смог бы просто так позвонить ему, не укладывалось у старого Йована в голове. Михаил решил сделать звонок из ближайшего полицейского участка. Если телефон Машина прослушивается, то деловой разговор на глазах полиции не должен вызвать подозрений.
Дежурный комиссар любезно предоставил Михаилу аппарат, но, будто орел с пасущегося ягненка, не сводил с капитана глаз. Соединения пришлось ждать, как всегда, долго. К счастью, полковник был дома.
— Говорит капитан Василович, — начал Михаил. — Покорнейше благодарю Вас, господин полковник, за приглашение на обед, но, к сожалению, не могу им воспользоваться, так как вызван для отчета в Старый Конак.
Последовало довольно долгое молчание, после чего Машин наконец ответил:
— Откуда Вы вообще звоните, черт побери? Это на самом деле Вы, Василович?
— Так точно, господин полковник. Я должен явиться к генералу Лазе.
— Действительно? Хорошо, что Вы позвонили. — В голосе его теперь слышалась нервозность.
— Покорнейше благодарю, господин полковник. Я должен идти сейчас же, генерал приказал явиться незамедлительно.
Видимо, до полковника дошло наконец значение этого звонка, поскольку он сказал:
— Держите меня в курсе дела, при любых обстоятельствах.
— Покорнейше благодарю, господин полковник. — Михаил положил трубку, и на его плечо опустилась дряблая рука комиссара.
— К генералу Петровичу, говорите? Н-да, это не простое дело, не так ли? Большой человек, этот генерал. — Комиссар широко ухмыльнулся. — Однако пересчитайте Ваши пальцы, после того как пожмете ему руку, — может оказаться на один меньше. — Его хохот сопровождал Михаила и на улице, и еще долго стоял в ушах.
Было жарко и душно. В парадной форме он чувствовал себя как под одеялом, вероятно, потому, что она была слишком узка ему в талии. Очевидно, он поправился с той поры, как надевал ее в последний раз. Михаил не знал, что его ожидает в Конаке, поэтому не стал брать семейный экипаж, а нанял извозчика. Из-за многочисленных крестьянских телег ехать приходилось медленно, только на широкой, обсаженной деревьями улице Короля Милана движение было оживленней. Эта часть Белграда с вновь отстроенными министерствами, британским посольством, военной академией, зданием парламента и далее с королевскими дворцами — Старым и Новым Конаком — поистине образовывала сердце города. Михаил разглядывал улицы, стараясь найти следы каких-либо перемен. Некоторые из прохожих были одеты по-европейски, другие — в шаровары. Дамы носили открытые впереди и украшенные золотым шитьем короткие жакеты из шелка каштановых оттенков. Дети шныряли у прохожих под ногами, на обочинах сидели цыгане, тут и там женщины выливали помойные ведра в канавы. Михаилу снова пришла в голову мысль, насколько отстала здешняя жизнь от западной, но в то же время он испытывал чувство принадлежности к этим людям. Как бы ни нравилось ему на Западе, он никогда не ощущал, что тамошние улицы, парки и люди являются частью его самого. Эта пестрая масса была именно тем народом, к которому он причастен; о каждом прохожем он мог сказать, откуда тот, какое место в жизни занимает в настоящее время и на что может рассчитывать в будущем. Только бесконечно долгие дни в Ментоне, а затем и в швейцарском санатории научили его понимать и любить своих земляков. Он восхищался мужчинами в дурно сшитых, на английский манер костюмах с пристегнутыми впереди манишками, под которыми скрывалось поношенное белье, — эти мужчины с героическими усилиями стремились добиться мало-мальски достойной жизни. Михаил задавался иногда вопросом, какому классу выпал труднейший жребий: крестьянам, с их безысходной нищетой и бесконечными заботами, или горожанам, которые с трудом балансировали на канате, натянутом между застоем XIX и подъемом XX столетий и основной задачей которых было удержаться на середине — между возможностью осознавать себя джентльменами и безнадежной покорностью жизни нищего.
Только знакомство с завистливыми хозяйками французских гостиниц, равнодушными портье швейцарских отелей и алчными, подобострастными австрийскими чиновниками открыло ему глаза и позволило увидеть самобытность и своеобразие сербов. Способные равным образом проявлять как почти святую добродетель, так и зверскую жестокость, они безжалостно убивали, если это было нужно, своих врагов, бесчестили их женщин, закалывали детей в колыбелях, — но в мирное время были мягки и терпеливы, не оставляя сироту без любви и присмотра, не давая умереть с голоду старику или бездомному бродяге. Даже валахи, своеобразные, замкнутые люди — с ними Михаил встречался на маневрах, — напоминали ему средневековых святых. Ни одно африканское племя не жило в таких примитивных условиях, как эти пастухи, которые ютились в пещерах и которым овечьи шкуры служили не только одеждой, но и постелью, и погребальным саваном. Никогда ни одна монета не попадала в их руки; даже если им предлагали деньги, они не знали, что с ними делать. Никто не мог им помочь в их поисках воды в горах, где они пасли своих овец, ничто не могло защитить от ветра, пронизывающего до костей, от снега, под которым они оказывались погребенными со своими овцами. Но эти же молчаливые, дикие люди чувствовали себя оскорбленными, если чужой человек не хотел попробовать их кукурузный хлеб, лук или твердый сыр. Сербия была нецивилизованной страной, ее обитатели были неукрощенной нацией, но они не изведали двух самых страшных зол, что могут постичь людей: голода и одиночества.
В это время в обширном дворе замка Старый Конак под командой капитана Панайотовича, под дробь барабана и звуки трубы как раз происходила смена караула. У ворот собралась, как обычно, толпа зевак — дети и приезжие из провинции. Последние в основном крестьяне, нарядно одетые, женщины в бусах из золотых и серебряных монет, полученных в качестве приданого. Многие из них были впервые в Белграде, некоторые — возможно, новые делегаты, приехавшие на первое заседание скупщины. Свободное от занятий политикой время они тратили на осмотр таких чудес света, как железнодорожный мост через Саву, парковые ансамбли, разбитые на Теразии, и кариатиды, поддерживающие балконы дворца Новый Конак.
Хотя городская жизнь и производила на них некоторое впечатление, но кое над чем они посмеивались, например, они считали нелепым устраивать цветочные клумбы в общественных парках. По их мнению, это совершенно пустая трата денег — Бог и без того каждый год покрывает землю зеленью и множеством цветов! Зачем платить садовникам, когда природа предлагает такое изобилие и красоту?
После беглого осмотра экипажа стража пропустила Михаила через ворота. Не успел он сойти, как к нему устремился младший лейтенант, который, очевидно, должен был его перехватить прежде, чем он зайдет в здание.
— Какого черта Вы здесь делаете? — тихо спросил он.
Михаил узнал в нем одного из молодых офицеров, которых видел утром в клубе, но имени его вспомнить не мог.
