Супруги выказали полную готовность забыть об инциденте или, по крайней мере, сделать вид. Оба были чрезвычайно живы и остроумны и превратили обед в высшей степени приятную и радостную встречу с мировыми знаменитостями. В любом случае, этот прием разительно отличался от обычных званых обедов во дворце, куда приглашались богатые негоцианты или члены скупщины, иные из которых под английскими сюртуками были одеты в турецкие шаровары, макали хлеб в соус, вытирали рот скатертью и беседовали исключительно о перспективах снижения пошлин и опасностях рожистого воспаления.
Утонченная французская речь за столом вернула Драгу в мечтах в Биарриц, где в таких случаях беседовали или о новом романе Анатоля Франса, или о влиянии братьев Гонкур на реализм Эмиля Золя. С недавнего времени у нее возникла растущая тоска по Биаррицу. Там она принадлежала к изящному миру, где ее оценивали по достоинству, где значение ее постоянно росло, — здесь она, словно заброшенный могильный камень, постепенно рассыпалась в пыль. Французская чета, в счастливом неведении о сербской политической жизни, была словно свежим ветром с Запада, который, пусть только и на один час, очищал отравленную атмосферу, делавшую дыхание в Конаке таким тягостным.
Попрощавшись с гостями, Драга в безоблачном настроении отправилась в свои покои, чувствуя себя снова почти настоящей королевой, а не старой кобылой, как ее открыто называли в белградских кофейнях. Но бездумность одной из служанок вернула ее к действительности.
Речь шла об одной персоне, которая была не просто горничной, но значилась камеристкой — такой чести при других дворах удостаивались дамы благородного происхождения. Здесь, в Старом Конаке, она выполняла обязанности компаньонки, горничной и секретарши. Елизавета Костич, или, как ее звали, Завка, была незамужней, чуть старше двадцати лет племянницей капитана лейб-гвардии Костича, служившего в охране дворца. Миловидная и жизнерадостная, она нравилась королеве, — такой лучик света в этом обычно мрачном окружении.
Драга вызвала ее звонком, чтобы девушка помогла ей снять узкое платье, в котором она была на приеме, и надеть неглиже. С недавних пор королева взяла за привычку днем немного поспать, надеясь, что лицо будет выглядеть не таким усталым и она сможет поберечь силы для долгих вечеров.
Она вынуждена была позвонить трижды, прежде чем девушка появилась.
— Где ты пропадала так долго? — спросила Драга.
— Я была занята. — Голос Завки звучал надтреснуто.
— Я должна была звонить трижды.
— Я знаю.
Завка и раньше временами позволяла себе маленькие вольности, но никогда не разговаривала таким нервным, угрюмым тоном, как сейчас.
Драга с удивлением посмотрела на нее.
— Что с тобой случилось?
Девушка только молча передернула плечами.
— Что бы Вы хотели надеть? Голубое? — Не дожидаясь ответа, она подошла к шкафу и сняла голубое неглиже с вешалки.
— Повесь назад, — сказала Драга. — Я надену красное, с турецкой вышивкой.
Она рассердилась на девушку и хотела, чтобы та заметала это. Лицо Завки вытянулось.
— Вы могли сразу сказать об этом.
Она бросила голубой пеньюар на кровать, но из осторожности, хорошо зная темперамент Драги, отступила на полшага назад. Глубоко вздохнув, она выпалила:
— Я хочу уволиться.
Драга на миг лишилась дара речи. Затем переспросила:
— Ты хочешь уволиться?
— Именно так.
Инстинкт подсказал Драге, что сейчас бессмысленно спрашивать о причинах.
— Как только я найду подходящую замену, ты сможешь уйти. Расстегни мне платье и принеси красный пеньюар.
Девушка не тронулась с места и смотрела на нее.
— Я хочу уйти прямо сейчас.
— Прямо сейчас? Почему?
Тон Завки был нахален и нетерпелив:
— Потому что я хочу уйти, вот почему.
Перед глазами Драги возникла картина извержения Этны с камнями и лавой, устремляющимися в небо. Чем решительней говорила девушка, тем быстрее гнев Драги утихал и превращался в холодный сковывающий страх. Казалось, что они поменялись местами и девушка — это капризная госпожа, а Драга — ревностно выполняющая свои обязанности горничная.
— И кто должен одеть меня сегодня вечером?
— Вы сможете сами. Раньше же Вы это делали.
Никакой «мадам», никакого «Величества». Голос девушки был таким, как если бы за ее выходкой скрывалось нечто большее, чем простое недовольство.
— И что же будет, если я не позволю тебе уйти? — спросила Драга. — Что, если я отдам приказ не выпускать тебя из дворца?
Девушка побледнела, ее глаза расширились от ужаса.
— Пожалуйста, мадам, Вы ведь не сделаете этого? — Теперь снова вернулись и «пожалуйста» и «мадам». — Я договорилась кое с кем, с одним молодым человеком. Он должен уехать из Белграда, он едет за границу. И мы не сможем скоро увидеться. Ваше Величество понимает меня, конечно. Вы же сами когда-то были молодой. — Она поняла свою ошибку и быстро поправилась: — Ваше Величество и сейчас еще молоды, но только Вам уже не восемнадцать.
— Тебе тоже, — парировала Драга, чье недовольство вернулось. Девушка была теперь ей неприятна. Существовал ли вообще этот ее друг? — Как зовут твоего друга?
— Я не хотела бы этого говорить, мадам, мы обручены тайно, и наши семьи об этом ничего не знают.
Драга медленно расстегнула брошь с бриллиантами и положила вместе с браслетом в покрытый бархатом футляр, который стоял на туалетном столике. Тягостное молчание затянулось. Завке, по-видимому, больше ничего не приходило в голову.
— Если Ваше Величество пожелает, я вернусь утром. Сразу ранним утром, так рано, как Вы пожелаете. Конечно, я вернусь утром. И еще я хотела бы просить прощения за мою грубость, я не хотела обидеть Ваше Величество. — Она замолчала, и затем: — Можно мне сейчас уйти, Ваше Величество? Пожалуйста, пожалуйста…
Юное лицо Завки напоминало гротескную маску подобострастия. Его вид вызвал в Драге какой-то неестественный дух противоречия.
— Нет. И не пытайся улизнуть отсюда. Я прикажу вернуть тебя в наручниках.
Подобострастие на лице Завки сменилось теперь откровенной яростью.
Драга подошла к звонку и дважды дернула за шнур, а затем еще раз долгим сигналом для дежурной дамы; через мгновение появилась Милица и сделала глубокий книксен.
— Что желает Ваше Величество?
— Завка уволилась, — холодно объяснила Драга. — Она хочет уйти немедленно и вела себя бестактно, не желая объяснить причины.
— Я же сказала почему, — всхлипнула девушка.
— Ты не сказала правду, моя дорогая. Я прекрасно знаю, когда ты лжешь. — Драга повернулась к Милице: — Пойдите к охране и скажите капитану Панайотовичу, что Завке запрещено покидать Конак. До тех пор, пока я сама не отменю этого распоряжения.
