— Нет, мы не можем отложить переворот, Василович, — сказал он примиряющим тоном. — На этой стадии уже невозможно, слишком тяжелы были бы последствия. Отданы приказы нашим людям в провинции, и отменить их уже невозможно. Они будут выполнять данные им указания, а если не получат поддержки отсюда, из города, окажутся в тяжелом положении. Вам нет нужды объяснять, что нас всех ждет, если они попадут в руки тайной полиции. — Он собрал обрывки письма Александра и положил их в карман. — Если маленький Саша действительно надумал отречься, он может сказать это нам лично. Мы патриоты, а не дикари. Он король Сербии, сын Милана, нашего первого независимого государя за пятьсот лет. Мы не собираемся залить кровью королевский трон.
— Я слушаю это с большим облегчением, — сказал Михаил.
Это было не так, он не испытывал никакого облегчения, потому что абсолютно не доверял Машину. «Нужно что-то делать, и без промедления. Драга не должна умереть», — сказал себе Михаил. В данный момент не имело никакого значения, хочет ли он ее спасти из-за того, что все еще любит, или от невыносимости одной только мысли, что он как соучастник вовлечен в это грязное дело. Главное сейчас — избавиться от Машина. Он опасался, что полковник попытается его или арестовать, или приставить к нему кого-нибудь для контроля.
В комнату вошел хозяин дома Георгий Генчич.
— Да, в самом деле, это Вы, Мика, — приветливо сказал он. — Когда Гордана сказала, будто какой-то капитан Василович хочет говорить с Машиным, я не поверил, что это Вы. Я полагал, Вы все еще в Швейцарии.
— И тем не менее это я, — раздраженно сказал Михаил, а про себя подумал: «Эти чертовы политики…»
Будучи убежденным противником Александра, Генчич, несомненно, должен был входить в число заговорщиков, но в то же время хотел оставить себе маленькую лазейку. Чем меньше людей знают о его участии, тем лучше для него в случае провала.
— Пойдемте, выпейте что-нибудь, видно, что Вам это необходимо. — Он обнял его за плечи и хотел провести в сад.
— Благодарю, в следующий раз. Я как раз собирался уйти.
— Куда? — резко спросил Машин.
— Я условился со своим братом Воиславом встретиться в «Сербской короне». — Ничего лучшего ему в голову не пришло, хотя, несомненно, Воислав был уже давно дома и спал.
— Вернитесь в сад к своим гостям, Георгий, я провожу Василовича, — сказал Машин так решительно, что было ясно: это говорит начальник со своим подчиненным. Интересно, какое министерство получит Генчич после переворота?
— Если Вы все равно идете в «Сербскую корону» попробуйте призвать там людей к порядку, — сказал Машин после того, как бывший министр послушно вернулся к своим гостям. — Скажите им, чтобы они ни в коем случае не распускались. Отправляйтесь затем к Димитриевичу в офицерский клуб. Порядок действий остается без изменения. Ровно в час встречаемся у южного входа в Конак. И вот что еще. Никому ни слова про письмо Александра, ни Апису, ни кому-то еще. Вы поняли?
— Я не глухой, господин полковник, — грубо ответил Михаил.
Дойдя до входной двери, он услышал крик полковника:
— Это военный приказ, капитан, помните об этом.
— Слушаюсь, господин полковник, — ответил, не оборачиваясь, Михаил.
Тяжелые капли дождя упали ему на фуражку, и, подняв голову, он увидел разорванные облака, гонимые порывистым ветром по небу, — провозвестники долгожданной грозы. В разрывах облаков виднелись звезды, они светили так ярко, и, казалось, до них можно дотянуться Михаил сам не понимал, почему мысль о том, что пройдут часы, прежде чем разразится гроза, угнетала его. Разве ливень сможет разогнать заговорщиков, прежде чем они нагрянут в Конак? Обычные демонстранты при непогоде спрятались бы где-нибудь в укрытии, но люди полковника Машина совсем не обычные демонстранты. Они охотники, которых в погоне за добычей не остановил бы и всемирный потоп. На бульваре Михайлова он вдруг почувствовал, что за ним следят. Несмотря на поздний час, улица была довольно оживленной: жители, которые после жары вышли подышать воздухом; возвращавшиеся домой после певческого праздника; крестьяне, опоздавшие на поезд или пароход или просто не желавшие так быстро уезжать из большого города. Из открытых дверей кафе доносился шум — это игроки в пылу азарта громко спорили и хлестко бросали свои карты на стол.
Со стороны «Сербской короны» доносился веселый ритм коло, прерываемый звонкими возгласами молодых мужских голосов. Едва Михаил собрался свернуть в боковую улочку, как мимо него промчалась коляска, запряженная усталой лошадью. На лошади, скорчившись, сидел глубоко несчастный по виду цыган, который пытался что-то пиликать на своей скрипке, аккомпанируя сидевшим в коляске пятерым лейтенантам, во все горло распевавшим популярную застольную песню. Михаилу показалось, что он узнал среди них рябого Богдановича. Он пропустил коляску и быстро свернул на усаженную каштанами боковую улицу. Даже здесь во многих домах горел свет, как будто в конце дня ожидалось какое-то событие. Скорее же всего, люди бодрствовали из-за жары.
Звуки шагов сопровождали его на некотором расстоянии. Он остановился под фонарем, делая вид, что ищет что-то в бумажнике. Его преследователь тоже остановился, скрывшись в тени подъезда. Когда Михаил пошел дальше, человек тоже последовал за ним. Михаил спрашивал себя, кто же его послал — Машин или Александр. И каков был приказ — следить за ним или ликвидировать?
Главное, нужно как можно скорее уйти от преследователя. Это было бы не трудно, найди он коляску, но ближайшая стоянка около Национального театра, а поскольку спектакль уже закончился, шансов найти какие-нибудь дрожки мало. Белградские извозчики были довольно своенравным сословием. То обстоятельство, что в день певческого праздника в их услугах могут нуждаться и в позднее время, совсем не значило, будто они станут работать дольше обыкновенного.
Михаил оказался неподалеку от дома богатого виноторговца, владельца большого винного магазина на улице Короны — теперь эта улица носила имя Драги. Михаил был знаком с этой семьей, потому что когда-то ухаживал за одной из дочерей виноторговца, которая была замужем за виноторговцем и являлась матерью пятерых будущих виноторговцев. Решение нашлось молниеносно: он пойдет через палисадник мимо дома к расположенным позади конюшням. Везде было темно, только в хлеву горела керосиновая лампа. В конце мощеного прохода в ящике для корма, укрывшись мешком с овсом, спал, издавая заливистый храп, конюх. В какой-то момент Михаил подумал разбудить конюха, но громкий храп и пустая бутылка, валявшаяся на полу, разубедили его.
На одной стороне конюшни стояли шесть лошадей, напротив, на соломенной подстилке, лежали молодые бычки и дойные коровы. Михаил освободил стоявшего впереди мерина и осторожно, стараясь не напугать животных, вывел его из стойла Навык опытного всадника и ласковое нашептывание на ухо лошади действовали безотказно. Он вывел лошадь во двор, не разбудив конюха и не потревожив остальных животных. Только вторая ездовая лошадь тихо заржала.
Перед конюшней Михаил остановился и прислушался. За строением был расположен огород, который простирался до параллельной улицы. Его ухо уловило легкий хрустящий звук и скрип двери, вероятно калитки палисадника. Преследователь, наверное, не видел его в конюшне и решил, что Михаил прошел через земельный участок виноторговца на параллельную улицу. Одним ловким прыжком он оказался на спине лошади, втайне гордясь, насколько он еще гибок в свои тридцать семь лет, направил лошадь через передние ворога и галопом поскакал в направлении улицы Драги. Здесь человек словно попадал в другой мир, хотя большие бульвары находились совсем рядом; все казалось мирным и чуть ли не по-деревенски заснувшим. Погрузившись в мысли о событиях шестилетней давности, Михаил вспоминал, что никогда не проходил мимо дома, куда он сейчас стремился, без того чтобы не почувствовать боли и гнева. Это был дом под номером 16, где Драга жила в качестве официальной любовницы Александра. После ее замужества туда переехала вся родня Луньевицей: старшая сестра Мария Кристина Петрович со своим сыном Георгием, обе младшие сестры — Войка и Георгина, а также братья — Никола и Никодим.
