— Они совершили великое зло, — тихо сказал Жосс.
— Чужаки нанесли нам обиду, — сказала Наставница, овладев собой. — А мы ничего не забываем.
— Тот человек, чужак, умер, — заметил Жосс. — Дротик был брошен умелой рукой, и он умер мгновенно.
Наставница кивнула.
— Это наше правило. Мы не хотим никому причинять боль.
— Он умер, потому что убил ваш дуб? — осторожно спросил Жосс.
Несколько секунд Наставница пристально смотрела на него сверху вниз.
— Деревья в священной роще несут на себе золотые ветви и серебряные ягоды, — ответила она. — Плоды солнца и плоды луны, чистые белые семена бога.
— Омела… — пробормотал Жосс.
Неудивительно, что Лесной народ так тяжело воспринял утрату дерева. Растущая на дубе омела — большая редкость, и вот в одночасье они потеряли два этих особых дерева. Один дуб умер сам, а другой преднамеренно срубили — и лишь для того, чтобы утолить человеческую алчность.
— Есть еще кое-что, — продолжала Наставница. Она повернулась спиной к потоку, обошла полный круг между ним и жилищем, затем, словно собравшись с мыслями, вернулась и снова обратилась к Жоссу и аббатисе:
— Вы видели наш самый тайный обряд. Он не для чужаков.
— У нас не было никаких дурных намерений, — возразила аббатиса. — Мы пришли в лес, потому что я беспокоюсь о двух моих… о двух юных женщинах, которые находятся под моей опекой. Мы наткнулись на ваше… действо в роще по досадной случайности.
Наставница внимательно посмотрела на нее.
— Никаких дурных намерений, — повторила она. — И тем не менее вы видели то, что запрещено видеть чужакам.
— Мы не… — начал было Жосс.
Но аббатиса и Наставница все еще смотрели в глаза друг другу. У Жосса внезапно возникло ощущение, что между ними протянулась незримая нить, и это означало, что, несмотря на все различие между ними, они понимали друг друга.
Аббатиса тихо спросила:
— Наставница, что это был за обряд?
Едва заметно кивнув, Наставница ответила:
— Слушай, и я расскажу тебе.
Она выпрямилась, опустила руки и вгляделась в лес, темнеющий на противоположном берегу стремительно несущейся воды.
— Нас немного, тех, кто живет в Великом лесу, в единении с ним, — начала она. — Мы переходим с места на место, живем то тут, то там. Так происходит из года в год. Мы принимаем то, что в изобилии дает нам лес, но не злоупотребляем его щедростью. И мы ограничиваем наше число, чтобы Великой Матери было легче заботиться о нас.
Она умолкла. Затем ее мелодичный голос зазвучал вновь:
— Летом, под усыпанным звездами ночным небом, каждые двести лун мы собираемся в самой древней роще, несущей серебряные ягоды, для священного обряда продолжения рода. Мы выбираем достигшую зрелости деву, которая должна принять семя племени. Если есть на то воля Матери, семя старших успешно изливается в лоно юной женщины, и в свой срок рождается новое дитя племени.
Наставница закрыла глаза и тихо забормотала заклинания, словно то, о чем она рассказывала, было настолько важным и сокровенным, что даже говорить о подобных вещах было опасно и изнурительно. Затем, собравшись с духом, она продолжила:
— Если обряд продолжения рода приводит к зарождению жизни и появляется мальчик, его со временем обучают всем тайнам, и, когда приходит его черед, он становится одним из старших в племени, чтобы породить новую жизнь, так же как когда-то был порожден он сам. Если дитя — девочка, ее отделяют от племени, и она растет вдали от нас, пока ей не исполнится шестнадцать, тогда ее оплодотворяют семенем племени.
Жосс недоверчиво покачал головой. Он с трудом мог поверить, что здесь, в этом лесу, который начинался в сотне ярдов от стен аббатства Хокенли, в нескольких милях от дорог, городов и деревень, здесь, в этом лесу, живут люди, которые все еще поклоняются древним богам и богиням и которыми повелевают солнце и луна. Люди, которых, кажется, даже в малой степени не коснулось просвещение уходящего двенадцатого столетия.
Это было почти невероятно.
До него донеслись слова аббатисы. С почтением, словно просительница, она поинтересовалась, можно ли ей задать Наставнице вопрос.
— Спрашивай, — ответила Наставница.
— Та девушка, что была там прошлой ночью, — проговорила Элевайз. — Она… Наставница, она выглядела точно так же, как одна из девушек, находящихся под моей опекой. Одна из тех, о которых я беспокоилась. — На лице аббатисы появилась мимолетная улыбка. — Беспокоилась столь сильно, что мне пришлось вторгнуться в ваш лес.
Наставница, все еще глядя в глаза аббатисе, понимающе кивнула. Затем ответила:
— Это Селена. Ту девушку, которую вы видели, зовут Селена. Она родилась шестнадцать лет назад в роще серебряных ягод, но, приведя девочку в этот мир, мать покинула его.
Отзвук старой печали омрачил лицо Наставницы. Оно потемнело, глубокие проницательные глаза сузились в зловещие щелочки, а полные губы сомкнулись, образовав жесткую линию. На какое-то мгновение Жосс воочию увидел грозное могущество этой женщины.
Пристально глядя на аббатису, Наставница продолжала:
— Мать умерла, потому что роды были слишком тяжелыми, а роды были тяжелыми потому, что в своем чреве она носила не одного, а двух детей. Две дочери, каждая — точное подобие сестры.
«Близнецы, — подумал Жосс. — Какая-то бедная женщина из этих убогих Лесных людей родила близнецов. Богу известно, рождение двойни — трудное дело даже в очень хороших условиях. Но здесь, в лесу, где нет ни удобств, ни тепла, ни даже деревенской повитухи… Как же должна была страдать эта несчастная женщина!
Вдруг Жосс понял, что Наставница наблюдает за ним. Она заговорила.
— За матерью, чужак, ухаживали лучшим образом. Не воображай, что в твоем мире, в одном из ваших огромных домов, о ней позаботились бы лучше.
Рыцарь уронил голову.
— Простите.
«Глупец!» — обругал он себя. Во-первых, за то, что забыл, насколько искусна Наставница в целебных травах и снадобьях, и в этом она, без сомнений, далеко превосходит любую селянку-повитуху. А во-вторых — за то, что упустил из виду ее явную способность читать его мысли.
— Племени был нужен только один ребенок, — продолжала Наставница. — По нашим законам, если такое случается, выбор должен пасть на старшую. Селена осталась с нами, а Калисту отдали.
— Калиста! — выдохнула аббатиса. — Так она и назвала себя!
Наставница слегка удивилась.
— Разумеется.
— Но… — Жосс знал, о чем думает аббатиса, и та продолжила именно об этом: — Но как же она узнала? Она ведь была младенцем, когда ее оставили у порога дома Элисон Херст! А они — Элисон и Мэтт — назвали ее Пег!
