А потом хватил Феликса Кальтера по голове трубой.
Я взглянул на мисс Тернер. Она уже оправила юбку. Разрез на юбке теперь был слева. Как и на пальто.
— Готовы? — спросил я.
Она улыбнулась. Улыбка получилась вымученной, больше похожей на гримасу. Она вернула мне перочинный нож.
— Да, — сказала она.
Я достал из кармана часы. Восемь.
Тропа вилась вниз по склону между соснами. Неплохая тропа, почти без камней. Но местами мы наталкивались на небольшие валуны, скатившиеся по склону и застрявшие посреди тропы, или на ветви, упавшие с сосен. Тогда нам приходилось останавливаться, слезать с мотоцикла и убирать преграду. Мисс Тернер все еще двигалась медленно и с трудом, как водолаз по дну. Говорила мало. Но помогала мне чем могла.
Несмотря на препятствия, мы продвигались довольно быстро. И к двенадцати часам проехали километров шестьдесят. Мы миновали две маленькие деревни из теснившихся среди сосен деревянных домиков. Вид у них был заброшенный. Никто не стоял у ворот и не подзадоривал нас, желая счастливого пути.
Небо по-прежнему было затянуто тучами — они мало-помалу сгущались, но дождь все не начинался.
Около половины первого мы выехали на поляну. Еще один ручей, а может, тот же самый, лениво петлял вокруг нее между деревьями. По берегам ручья росли полевые цветы и высокая зеленая трава. Землю покрывали пожелтевшие сосновые иголки. В метре от ручья кто-то устроил нечто вроде скамейки, положив на землю толстый обрубок дерева длиной метра два. Кора сверху была содрана, а поверхность ствола кое-как выровнена. Я притормозил мотоцикл, выключил двигатель и остановился возле этой своеобразной скамейки.
— Пора перекусить, — сказал я мисс Тернер.
Она соскользнула с сиденья и так и осталась стоять. Я установил мотоцикл на стойку и слез сам. Пока я доставал из контейнеров еду, мисс Тернер спустилась к ручью. Остановилась на берегу и стала смотреть на воду, плескавшуюся вокруг блестящих валунов.
Я разложил еду на своем носовом платке посреди грубо отесанной скамейки — колбасу, хлеб, немного сыра, бутылку минеральной воды — и окликнул ее.
Мисс Тернер повернулась и медленно подошла к скамейке. Села с другого конца носового платка и натянула пальто на ноги. На еду она даже не взглянула. Голова опущена, глаза смотрят в землю.
— Может, колбаски? — спросил я. — Или сыру?
Она взглянула на меня.
— Мне все равно. Без разницы.
Я отломил кусок хлеба, отрезал перочинным ножом ломтик сыра и протянул ей.
Мисс Тернер взяла еду и сказала:
— Спасибо. — Она так и сидела, потупившись в землю, с куском хлеба и сыра в руке.
Я отломил от небольшого батона другой кусок и отрезал еще немного сыра. Откусил. Хлеб пропах бензином, потому что лежал в контейнере рядом с канистрой, но я был голоден. Мы не ели со вчерашнего дня.
— Как ваша нога? — поинтересовался я. Во время езды ее левая нога была оголена. Время от времени я чувствовал, как ее округлое колено, защищенное только тонким чулком, касается моей спины.
— Нормально, — сказала она.
Я поел еще немного.
Все так же, не поднимая глаз, мисс Тернер проговорила:
— Вчера я наговорила ему столько дерзостей.
Ей не надо было называть имя фон Динезена.
— Я обозвала его лжецом. Мошенником. Шарлатаном. — Она взглянула на меня. — Именно так я и сказала. Назвала шарлатаном.
— Все это подходило ему как нельзя более кстати.
Ее глаза сузились.
— Он же спас нам жизнь. Он умер, спасая нас!
— Знаю. И мы перед ним в долгу.
— Тогда почему вы такое говорите?
— Потому что это правда. Он был мошенником. А потом вдруг оказалось, что он еще и смельчак. С большинством людей обычно так и бывает — они далеко не всегда однозначны.
Мисс Тернер моргнула и отвернулась.
Я съел еще немного хлеба с сыром. Выпил глоток минеральной воды. Послушал плеск и бульканье воды в ручье. Снова поел.
Мисс Тернер опять взглянула на меня.
— Гитлер сказал, будто Эрик рассказал ему, как мы с ним ласкались в такси. Конечно, ничего такого не было, но…
— Меня не касается, что вы там делали и чего не делали…
— Пожалуйста. Дайте мне закончить. Разумеется, я бы совсем не хотела, чтобы об этом стало известно еще кому-то, вне зависимости от того, что я делала, а чего не делала.
— Разумеется.
— Думаю, это меня больше всего и разозлило. Когда я подумала, что Эрик сказал так Гитлеру.
— Конечно.
— Я была в ярости. Кричала на него. Но Эрик все отрицал. Он признался, что Гитлер действительно велел ему за нами приглядывать. Признался, что Гитлер давал ему наши личные дела. А еще он признался, что во время войны был дезертиром. Он же поведал мне замечательную историю о своих военных приключениях. Но все это оказалось ложью, и он в этом признался. Но он отрицал, что рассказывал нечто подобное Гитлеру.
— Может, и не рассказывал. Думаю, не стоит доверять всему, что говорит Гитлер.
— Разумеется, нет. Как раз это я и имею в виду. Если Эрик действительно ничего ему не говорил, тогда, возможно, поэтому он и приехал в Пассау. Разве вы не понимаете? Чтобы доказать мне, что он не тот, кто может так поступить. Не тот, кто СПОСОБЕН так поступить!
Я кивнул. Я не стал говорить, что, даже если Эрик и был способен на такие поступки, он все равно мог постараться убедить мисс Тернер в обратном.
— А раз так, — заключила она, — значит, в сущности, я сама виновата в его смерти.
— Мисс Тернер, — сказал я, — не знаю, почему он примчался в Пассау. Думаю, человек он был неоднозначный. Но каковы бы ни были причины, заставившие его так поступить, это его причины. Он сам так решил. Пошел на смелый шаг. Как вы правильно заметили, он спас нам жизнь. И мне кажется, обвиняя себя, вы чего-то его лишаете. Осуждаете за то решение, которое он принял.
Мисс Тернер какое-то время молча смотрела на меня. Затем сказала:
— Да. Все так, правда?
— Думаю, так оно и есть. Послушайте, вам нужно что-нибудь съесть.
Она взглянула на хлеб с сыром и поднесла его ко рту. Мельком и в каком-то недоумении взглянула на меня и откусила кусочек.
Глава сорок третья
До Байрейта мы добирались четыре дня.
Первую ночь, на вторник, мы переночевали в крохотной деревушке Брайтенберг, в домишке, принадлежавшем пожилой чете Шварц. Мисс Тернер рассказала им, что мы собирались провести медовый месяц, путешествуя по Обервальду, и они решили — во всяком случае так перевела мисс Тернер, — что это очень романтично.
