— Я с вами, пожалуй, пойду, — сказал я.
Вообще-то мне эти слова стоили больших усилий. Я как будто отринул охранительную часть себя и вызвал к жизни ту, которая всегда до сих пор находилась в самой глубокой тени моей личности: авантюрную и самоотверженную. По правде сказать, я никогда не отличался склонностью к авантюре или самопожертвованию. Больше всего на свете мне хотелось быть богатым и ничего не делать. И вот теперь, когда мечта моя сбылась так неожиданно, без всяких усилий с моей стороны, я внезапно произнес слова, уничтожающие мое драгоценное благополучие — по крайней мере, на одну ночь. А может быть, если мы попадемся и «загремим дружной компанией», как выразился Витольд, — то и на всю жизнь.
И что же?
Да то, что ни один из моих товарищей даже бровью не повел. Положим, фольд — басурманская душа, попросту не понял произошедшего. Но Матвей с Витольдом — они-то отлично все поняли!
Матвей равнодушно сказал:
— Это очень будет кстати.
А Витольд прибавил:
— Возьмите, в таком случае, одеяла, Трофим Васильевич, а мешок — мой. Сапоги надеть не забудьте. У вас теплые носки есть? Я принесу. От вашего дяди остались отличные носки.
Ну вот как все это воспринимать? Нарочно он про носки вспомнил? У Матвея было такое лицо, словно он боялся рассмеяться. Я готов был поклясться, что на нем сейчас надеты те самые носки из козьего пуха, которые он отобрал у меня при ограблении.
* * *
Подобно многим существам, обреченным жить на севере, я мистически люблю лето, а зиму переживаю как затяжную болезнь. Несправедливо устроено, что в каждом году по две зимы и только по одному лету, но ничего уж тут не поделаешь: либо переселяться из окрестностей Санкт-Петербурга, что было бы тягостно, либо терпеть, что причиняло неудобства.
Как уже упоминалось, стояли самые темные дни года: плевочек света и бесконечные сумерки. Со связкой одеял за спиной, в бухающих сапогах, я вышел на крыльцо и оглянулся на свой дом так, словно покидал его навечно. Тяжко даются, впрочем, лишь первые шаги, отделяющие тебя от двери, и скоро уже ты превращаешься в полноправного гражданина тьмы. И ничто тебе не страшно, ни снегопад, ни пронизывающий мокрый холод, ни плесканье мрака…
Матвей шел в нашей процессии первым. У него имелся при себе фонарь с несколькими режимами: слабым, средним и ярко-сильным. Сейчас включен был слабый. За Матвеем шагал фольд, за фольдом — я, а Витольд с продуктовым мешком замыкал шествие. Мы миновали аллею, покинули «Осинки» и выбрались на дорогу, по которой нам предстояло проделать несколько верст.
— Этот путь мне не нравится. Идя по дороге, мы рискуем наткнуться на кого-нибудь, — проговорил, останавливаясь и оборачиваясь к остальным, Матвей. — Электроизвозчики, конечно, проскочат мимо, но пассажиры все-таки могут нас приметить из окошка. Не все в это время суток спят.
— Лучше рискнуть, — возразил Витольд. — По бурелому с грузом вообще не дойдем.
— Я выбираю дорогу, — пробормотал я, хотя меня, как и фольда, никто не спрашивал.
От сырого снегопада дорога сделалась невыносимо скользкой. Весьма досаждали мне резиновые сапоги. У меня даже ноги сводило, так я напрягался, чтобы не упасть. Фольд впереди меня топал враскачку, немного подпрыгивая при каждом шаге. Я пытался подражать ему и почти сразу поскользнулся и брякнулся на спину. Хорошо еще, что одеяла смягчили падение. Витольд остановился рядом.
— Давайте руку, Трофим Васильевич.
Он помог мне встать, и мы потащились дальше.
От «Осинок» до того места, где я впервые встретился с разбойниками, то есть, до верстового столба с надписью «65», пришлось идти приблизительно час. Когда мне уже начало казаться, будто наше путешествие по скользкой дороге никогда не закончится, Матвей вдруг повернулся к лесу и посветил фонарем, включив сильный режим:
— Сюда.
В луче света видна была мутная водяная взвесь. Блеснула на обочине белая полоска снежной крупицы, которую согнало туда ветром, а затем явились густо натыканные в низинную почву деревья: стволы, стволы, стволы… И вдруг среди стволов вспыхнули и запрыгали красноватые точки. Не успел я испугаться, как фольд громко, радостно свистнул и побежал с дороги к бурелому. Оттуда послышалось ответное стрекотание.
Матвей зашагал вслед за фольдом, ставя ноги уверенно и тяжело.
— Идите, Трофим Васильевич, — кивнул мне Витольд. — Я — за вами. Глаза берегите, вы же без очков.
Я спустился в овраг. Под ногой что-то хрустнуло. Свет фонаря прыгал впереди, то исчезая среди деревьев, то выныривая. Я вдруг испугался, что потеряюсь в темноте, и заспешил. Витольд пыхтел за моей спиной.
Первые шаги в лесу пришлось продираться сквозь сплетенные ветви, колючие и цепкие. Под ногами возникали то скользкие бревна с выпяченными вверх сучками, то глубокие ямы, заполненные водой.
Вдруг фонарь обратился в нашу с Витольдом сторону. Теперь яркий свет озарял наш путь, и каждая ловушка на нем была разоблачена.
— Не торопитесь, — прозвучал голос Матвея. — Идите осторожно.
Скоро мы выбрались на тропинку. Собственно, это была не столько тропинка в прямом смысле слова, сколько едва намеченная возможность пройти в зарослях и остаться в живых. Встретившие нас фольды, двое или трое, бежали впереди, а Матвей светил фонарем — то себе под ноги, то нам.
В чаще оказалось теплее, чем на большой дороге: сюда не долетал ветер. Только в самой вышине равномерно гудели незримые кроны деревьев.
Вдруг кто-то схватил мою ношу и принялся энергично стаскивать ее с моей спины. В первое мгновение я перепугался и начал отбиваться, но услышал негромкое цвирканье и сообразил: это фольды. Я охотно избавился от мешка, позволив фольдам нагрузить его на себя, а сам пошел как свободный человек, с легкой спиной, пружинящей походкой и, в общем, счастливый.
Дорога через лес заняла еще не менее часа. Лес наконец поредел, земля перестала чавкать под ногами — мы выходили на местность чуть более возвышенную. Впереди даже показался небольшой холм. Матвей специально осветил его фонариком до самой вершины, поросшей упругими елочками.
— Нам туда, — произнес он.
Вокруг холма большие деревья были вырублены, а малые — вырваны с корнем, мох взбит ногами и во многих местах снят. У самого подножия холма имелся бугорок, покрытый плотными темно-зелеными комочками мха.
Матвей направил на него фонарь. Я увидел темный зев: нам предстояло спуститься под землю.
Витольд тоже, как и я, успел передать свой мешок фольдам. Он оглядывался по сторонам и сильно зевал, потирая себе нос ладонью.
Пришедшие с нами фольды стояли у входа в землянку и громко переговаривались с соотечественниками, которые ответно свиристели из-под земли. Наконец разговоры закончились, и весь груз начали переправлять в землянку.
Матвей сказал:
