– А вы не знали?
– Нет. Я первый раз тут. То есть – первый раз, сколько себя помню, потому что вроде была тут еще ребенком. Я всегда думала, что отец похоронен в Америке.
– Может, оно и так. Может, тут устроили только символические похороны? Это объяснило бы всякие слухи. А то одни говорят, что гроб был пустой, другие – что тело было, только без головы. Чего только не выдумают! Насчет вашего дяди по крайней мере ничего подобного никто не заподозрит. – Он засмеялся было, но сразу посерьезнел. – Простите.
Какое-то время они сидели в молчании. Алисе стало жалко себя. «Неужели отец похоронен здесь, а я ни о чем не знаю? Выходит, мама меня обманула, когда говорила, что ой похоронен в Чикаго? Зачем все эти тайны?» Вдруг до нее снова донесся голос бабушки.
– …и знаешь, что было, когда начали копать могилу. Нашли череп, а в середину лба гвоздь забит. Сначала думали, что он очень старый, потому что голая кость была, ни след мяса, но кузнец гвоздь осмотрел и сказал, что он, мол, из кузницы. Ну вот и начали проверять, кто в том месте похоронен ведь даже креста на могиле не было. И знаешь что? Оказалось, много лет назад тут похоронили мельника, а потом, еще года не прошло с его смерти, вдова, на тридцать лет его моложе, вышла замуж за подмастерье. Живы были еще люди, которые помнили те похороны, вот все и всплыло наконец наружу. А было так: когда мельник спал, жена в комнату подмастерье впустила, тот взял гвоздь, ко лбу старику приставил, молотком стукнул – раз, и все. Гвоздь у покойника из головы не вынимали, только волосы ему так уложили, чтобы видно не было, а поутру мельничиха вой подняла, что старик ночью помер. Никто ничего не заподозрил, мельник был ведь уже не молодой, и потом тоже никого не удивило, что она за подмастерье выходит замуж, надо же было ей взять мужика, чтобы в мельнице разбирался и дело знал как повести. Так оба и жили, пока череп не нашли. Многие говорили, что надо оставить их в покое, не ворошить былое, потому как они люди порядочные, а старый мельник был пьяница, мошенник и негодяй. Но другие уперлись, что нет, нельзя оставлять преступление без наказания. Арестовали их – и под суд. И знаешь, что тут было? Люди им не простили, а Бог простил: в тот день, когда их должны были судить, судья споткнулся на ровном месте, ногу сломал, и суда не было. Назначили другого, судью и новый срок. И опять до суда не дошло, потому что другой судья – а он на них очень был зол, люди слышали, как он говорил, что от петли им не уйти, – накануне суда взял да и сам повесился. Вроде бы оттого, что ему жена изменяла. И как раз потому, что у самого рога были, он так и взъелся на мельничиху и на ее второго мужа. Потом ни один судья уже не хотел за это дело браться; наконец один нашелся, все твердил, что не признает суеверий. А в день суда как проснулся, так и с постели встать не смог – ноги отнялись. Суд отменили, а судье лекарей привозили из самого Кракова, но те ничем помочь не могли. Наконец жена его уговорила дело закрыть. И знаешь что? Только он жену послушался и в постели подписал бумагу, что дело закрыто за истечением срока давности, сразу его ноги слушаться стали. Бог не допустил, чтобы ближние судили их суровее, чем Он сам.
– А что с ними потом стало? – спросила девочка.
– Сразу после войны уехали с дочкой, вроде бы в столицу. С тех пор никто их тут не видел.
– Ничего себе история, правда? – Мужчина улыбнулся Алисе. – Я помню, услышал ее в первый раз, когда мне семь лет было, так полночи не спал. Вот такие у нас тут случаи бывают, почище, чем в Варшаве. Ой, я, похоже, снова глупость сморозил. А чем вы занимаетесь – учитесь? – спросил он, неожиданно меняя тему.
– Да. На английской филологии. А вы?
– На грузовике езжу.
– Водитель?
– Да.
– А вы не можете завести «сиренку»?
– Могу, конечно. Навязываться только не хотел.
– Боже мой, что ж вы сразу не сказали? – Алиса вскочила с места. – Пойдемте!
Спустя пару минут мотор работал как ни в чем не бывало. На крышу снова приторочили гроб, но на этот раз за руль сел собеседник Алисы, а Станислав присоединился к процессии» Священник затянул погребальное песнопение. Спустя несколько минут за очередным поворотом показалось окруженное стеной кладбище с небольшой церквушкой посредине.
Дошли до церквушки, гроб перенесли на катафалк, уложили вокруг венки и букеты. Министранты зажгли свечи на алтаре и у гроба. Началась месса.
Алиса с интересом осматривалась. Церквушка была раза в три меньше современного храма, стоявшего посреди городка. Тесная, бедная, явно старинная. Алиса решила спросить у священника, когда она построена. Маленькие узкие окна… арочные своды… Неужто готика? Образ в алтаре почернел так, что едва можно было разобрать сюжет: какие-то нечеткие силуэты семи утыканных стрелами мужчин, над их головами – золотые венцы. Мужчина на первом плане, гораздо выше остальных, держит в зубах нож. Вокруг головы нимб – несомненно, святой, но лицо и руки такие темные, что трудно отделаться от впечатления, будто здесь изображен негр. Алиса сощурилась, пытаясь разглядеть надписи на ближайшей к ней надгробной плите, вмурованной в стену, и вдруг сердце у нее забилось сильнее. Под латинской эпитафией она прочитала: ABADIVS MOYSES SIECIECH. И даты: 1626–1697. Невероятно! Сначала название городка, теперь эта плита! «Случайность в или наш род и в самом деле такой древний?» Она начала приглядываться к остальным плитам, но с такого расстояния ничего не могла разобрать. Решила, что осмотрит их после похорон.
Месса закончилась, гроб вынесли наружу. Опять составилась процессия и двинулась по кладбищенской аллее под сенью могучих раскидистых деревьев, росших тут с незапамятных времен. Могилы, мимо которых они шли, были бедные, скромные: земляные холмики, увенчанные деревянными или железными крестами. Ни мрамора, ни гранита, ни песчаника, ни хотя бы терразита. Такое непритязательное погребение, когда гроб закапывают прямо в землю, показалось Алисе более естественным, чем каменные усыпальницы, в которых гробы стоят друг над другом в кирпичных подземных клетках. Ей бывало не по себе на варшавских Повонзках,
[2]
когда она представляла себе все эти страшные камеры. Кошмар! Сколько же лет надо ждать, пока не рассыплется кирпич и стены уступят напору земли? Если самой решать… пусть ее тело сожгут, чтобы избежать процесса разложения, а потом бросят пепел в реку или в море; а если так нельзя, то лучше пусть ее похоронят в простой деревенской могиле, где тело быстрее всего обращается в прах… Хорошо, подумала она, что дядя как раз в такой и будет лежать!
Вскоре ей показалось, что они подходят к концу кладбища: среди деревьев замаячила стена. Странное дело, ведь под стеной хоронят только самоубийц! Неужто дядя покончил с собой и потому смог так точно определить день своей смерти? Но тогда бы не было ни отпевания, ни священник потом, самоубийц хоронят под кладбищенской стеной другой ее стороны, не на самом кладбище. Нельзя ведь хоронить их в освященной земле. Хотя нет: так было когда-то, а сейчас на кладбище можно хоронить кого угодно. Даже актеров. Тут Алиса поняла: то, что она поначалу приняла за ограду, на самом деле вовсе не ограда, а стена могучего каменного сооружения. Да это пирамида!
