После непродолжительного обмена любезностями мы пришли к взаимному решению, что на сегодня прений достаточно, и я смогла наконец приступить к даче показаний.
Следователь засыпал меня множеством казуистических вопросов, демонстрируя чудеса проницательности. Я в свою очередь старалась показать, до каких высот логики способна добраться женщина, не только обладающая умом, но и имеющая привычку им пользоваться.
Будучи убежденной сторонницей женской эмансипации, я считаю нужным при встречах с мужчинами, кичащимися своей ограниченностью и мнимым превосходством над прекрасным полом, давать им понять, как они не правы. Если же они будут упорствовать в своих заблуждениях и попытаются остаться при своем мнении — что ж, это их беда, я сделала все, что могла, наставляя их на путь истинный из человеколюбивых соображений…
— Сколько же вы мне сегодня наговорили, сударыня, — вздохнул следователь, заканчивая писать протокол. — Хорошо еще, что я не вызвал стенографистку, чтобы записывать ваши показания. Бедную барышню поразили бы судороги, и мне пришлось бы отправить ее в больницу.
— Зато ваше любопытство полностью удовлетворено, я надеюсь?
— Не столько любопытство, мадам, сколько чисто служебный интерес к делу. Если бы не долг службы, так гори огнем все эти дела…
— Так нужно ли надрываться, господин следователь? Вышли бы в отставку, поселились бы где-нибудь в тихом уютном месте, развели бы садик, рыбачили, по вечерам перекидывались в картишки с друзьями…
— Сударыня, вы никогда не пробовали писать психологические романы? Полагаю, ваш опыт был бы удачным.
— Обычно романы, особенно трехтомные, пишут те, кто страдает от отсутствия ярких событий в собственной жизни. А я сейчас, простите великодушно, загружена делами по горло!
— Заметьте — чужими делами! Вы, собственно говоря, не имеете никакого отношения к событиям, происходящим в семействе Терских-Хорватовых, но почему-то непременно оказываетесь самым главным действующим лицом в любой их сваре. Даже ограбление, которому вы подверглись, является следствием вашего излишне активного участия в борьбе за наследство, которое вам не принадлежит.
— Господин следователь, вы никогда не замечали, что чужие дела всегда гораздо важнее собственных и заниматься ими гораздо интереснее?
— Мне, повторюсь, чужими делами приходится заниматься по долгу службы, и особого веселья я в этом не нахожу. Кстати о чужих делах, вы случайно не знаете, где может находиться Дроздова-Тушкина, которую вы спугнули в Последнем переулке?
— Вот этого я, признаться, не знаю.
— Слава Богу, что вы хоть чего-то не знаете! Будьте любезны, напомните вашим друзьям — господину Щербинину и графине Терской, что я завтра жду их здесь, в Окружном суде, на предмет дачи показаний по делу.
Да уж, этого следователя трудно назвать приятным человеком. Но вправе ли я осуждать его за проявление мизантропии? Легко ли ежедневно заниматься чужими преступлениями, каждое из которых может подорвать в человеке веру в христианские добродетели? Видимо, из-за специфики своей службы он во всем видит только плохие стороны…
Вернувшись домой, я поинтересовалась — не было ли телефонных звонков или каких-либо иных сообщений от господина Легонтова. Увы, Легонтов не подавал никаких вестей. Значит, на след Жени ему выйти так и не удалось.
После обеда мы с Марусей отправились в больницу к Михаилу. Он явно шел на поправку. Доктор обещал выдать его нам на руки дня через два, если все и дальше пойдет столь же благополучно.
Когда Михаил увидел меня в дверях больничной палаты, его единственный глаз засиял таким нежным светом, а на лице расплылась такая радостная улыбка, что у меня потеплело на сердце.
Не знаю, согласится ли он на пластическую операцию, по-моему, он и так неплохо выглядит, особенно в глазах тех, кто привык к особенностям его внешности. И нужно ли искать лишних мучений ради внешней красоты?
Глава 34
Похороны преступного Нафанаила. — Как нелегко бывает держаться в рамках христианского всепрощенчества. — Телефонное послание господина Легонтова в изложении Шуры. — Флигель в Казачьем переулке. — Знатный «сурприс». — Связанная старуха. — «Вы — чудовище!» — Женя Дроздова.
Похороны Нафанаила Десницына явно уступали по пышности похоронам нотариуса Вишнякова, что, собственно говоря, справедливо — нельзя же оказывать равнозначные почести и душегубу и жертве.
Маруся и Андрей с утра уехали в Окружной суд, так что родня Терских-Хорватовых была представлена одной Варварой Филипповной Здравомысловой.
Мое предложение помочь несчастной миссис Десни с организацией похорон Нафанаила мадам Здравомыслова поначалу приняла в штыки, и пришлось долго уговаривать ее, взывая к христианскому милосердию и в красках рисуя тяжелое положение одинокой, убитой горем матери преступных братцев.
Позволив себя уговорить, Варвара Филипповна все же подошла к своей миссии с большим чувством ответственности и организовала достойные, насколько позволяла ситуация, проводы покойного.
Я невольно обратила внимание на один нюанс — к миссис Десни, по мнению Варвары Филипповны, вполне можно было обращаться свысока, милостиво-покровительственным тоном, а госпожа Здравомыслова, давно задыхавшаяся в тисках благопристойной бедности и терпящая много унижений, явно испытывала потребность проявить высокомерие, чтобы хоть слегка отыграться за свои беды. Тем не менее женщины почти подружились.
Кроме нас троих, за гробом шла кучка прислуги из особняка Терских, возглавляемая вышедшим из больницы Петром Никодимовичем, чья голова, впрочем, еще была в бинтах. Я бы не осудила старика, решившего проигнорировать похороны человека, пытавшегося его убить. Но старый дворецкий, по-христиански простив все обиды, пришел хоронить своего случайного и нелюбимого хозяина.
— Раз уж так судьба распорядилась, что мы этому господину служили, так и проводить его в последний путь нам надобно, а сколько злодейств на его совести — в том ему не перед нами ответ держать и не нами с него спросится, — сформулировал Петр Никодимович свою позицию.
У ворот кладбища к маленькой похоронной процессии присоединилась еще какая-то группа мужчин, похожих на карточных шулеров. Они отрекомендовались друзьями покойного, проводили гроб с телом Нафанаила до могилы и даже сказали над ней несколько теплых слов, состроив на лицах, напоминающих о всех возможных пороках, благостные мины.
Мадам Здравомыслова, ненадолго забывшись и отвлекшись от своего христианского всепрощенчества, ухитрилась-таки напомнить присутствующим, что покойный много грешил и вообще жил, мягко говоря, не в ладах с моралью. Миссис Десни затравленно вздрогнула и втянула голову в плечи.
— Варвара Филипповна, все-таки госпожа Десницына — мать покойного, — осторожно прошептала я ей на ухо.
— Что ж, я это ей в вину не ставлю, — ответила человеколюбивая вдова.
