Церемония похорон, хоть и скромная, и недолгая, все равно оказалась тягостной. Домой я вернулась усталой и разбитой. Видимо, простуда, полученная на крыше в Последнем переулке, еще не до конца отпустила меня. Озноб и ломота в суставах напоминали, что на свете существуют такие приятные вещи, как чай с травками и медом, диван, теплый плед, дамские романы в трех томах и спокойный сон, наконец…
Но из всего, что было мне необходимо, пришлось довольствоваться только наскоро проглоченным стаканом чая. Не успела я переступить порог дома, Шура протянула мне листок бумаги, на котором она в меру своих сил записала телефонное послание господина Легонтова.
«Елена Сергевна гаспадин Легонтов вилели пиридать, чтобы вы срочно ехали к нему на Ардынку дело важное хотя и сурприс. Но вы будити рады если патарапитца изволити. Задерживатца они ни вилели».
— Шура! Как только я разберусь с делами Марии Антоновны, нам с тобой придется позаниматься грамматикой. Ты совсем разучилась писать по-русски! Просто безобразие! Сколько я тебя учила, а ты опять пишешь слово «господин» с двумя «а». Выбери себе книгу — и каждый вечер читай хотя бы страницы три-четыре и запоминай слова. А по средам и пятницам будем писать диктанты.
Шура присела в книксене.
— Это как вам будет угодно. Только если с телефонной трубки на слух записывать, грамматики все равно никакой не выйдет — писать-то надо быстро, и думать некогда.
— Шура, а ты не думай — просто всегда пиши «господин» и «Ордынка», хорошо? А думать тут не о чем. Ты ведь взрослая девушка, скоро появится у тебя жених, напишешь ему письмо о любви, а он смеяться будет.
— Жениху как ни пиши, лишь бы от души! А за такого, кто будет надо мной смеяться, я не пойду — больно нужно! Господин Легонтов, Елена Сергеевна, вас поторопиться просили, извините, что напомнила. Пусть, говорит, барыня без задержки на Ордынку приедут. Он же не думал, что вы мою записку разбирать приметесь, ждет небось не дождется!
И Шура снова присела. Нет, воспитательница из меня никудышная, хотя дерзкая девчонка права — нужно поторопиться!
— Ладно, голубушка, приготовь мне платье переодеться и принеси стакан чаю. К разговору о грамотности мы еще вернемся.
Заменив траурное платье на обычное и сделав несколько глотков ароматного чая, я снова надела шляпу и нехотя отправилась на Ордынку.
Что за дурацкий сюрприз выдумал господин Легонтов? Неужели этот невыносимый человек не мог сам завтра прийти ко мне со своим сюрпризом? Как бы славно я сейчас подремала на диване в кабинете, а нужно брать извозчика и тащиться в Замоскворечье. И что там может меня ждать? Какая-нибудь ерунда!
Лошадка, как на грех, попалась неторопливая, плелась нога за ногу, и я успела вдоволь наворчаться про себя, пока добралась в экипаже на Ордынку.
Легонтов жил в Первом Казачьем переулке между Ордынкой и Полянкой. Тихий, зеленый и совершенно безлюдный переулок, застроенный неказистыми, по большей части деревянными домами, тянулся от ордынской Екатерининской церкви к Полянскому храму Успения.
Еще совсем недавно, несколько лет назад, этот переулок называли Жуковым, но и новое название, немного непривычное, хотя и исторически оправданное, уже прижилось.
Говорят, еще в XVII веке здесь расположилось Казачье подворье, просуществовавшее почти две сотни лет. Но замоскворецкие купцы, полноправные хозяева здешних мест, давно обустроили Казачий переулок так, чтобы и память о Войске Донском сгладилась. Он теперь напоминал не казачью станицу и даже не Москву начала XX века, а какой-нибудь захолустный уездный городишко, вроде патриархального Слепухина.
Легонтов арендовал большой двухэтажный флигель, стоящий в отдалении от других строений — сарайчиков и амбаров — в глубине просторного, поросшего травой двора. За флигелем находился старый яблоневый сад, разделенный с хозяйственным двором высокой резной деревянной решеткой.
По двору лениво бродили толстые куры, а громадный петух деловито выискивал что-нибудь съедобное, копошась возле самого крыльца, рядом с зеленой жестяной бочкой, стоявшей под желобом. Дополняли пейзаж колодец с затейливым узорным навесом и будка с сонным апатичным псом, невнятно тявкнувшим на меня, чтобы формально исполнить свой долг сторожевой собаки. Наглая кошка плебейской серой окраски демонстративно прогуливалась перед собачьей конурой, вероятно втайне мечтая дестабилизировать психику пса, но ее игнорировали. Я бы не удивилась, если бы посреди такого деревенского двора валялась в луже свинья, но вот свиньи-то тут и не было.
Странно, что частного сыщика Легонтова занесло в такой глухой уголок. Хотя, возможно, он не случайно обосновался здесь — многие клиенты требуют от него соблюдения полной конфиденциальности, а в безлюдном дворе среди курочек, собачек и кошек их никто не увидит, не узнает, и тайные визиты в контору сыщика так и останутся тайными…
Деревянный флигель с мезонином, в котором обосновался Александр Матвеевич, был похож на жилище не слишком зажиточного купеческого семейства. Казалось, в комнатах такого домика должно быть много тяжелых пузатых буфетов и комодов, на стене висят портреты хозяина и хозяйки — «самого» и «самой» — в богатых рамах, углы украшают фикусы, а подоконники — герань, кружевные скатерки, фарфоровые слоники и голубки, пахнет конопляным маслом, мышами и сухой лавандой…
Но на первом этаже разместилась вполне современная контора с канцелярскими столами и шкафами, с телефонным аппаратом, с пишбарышней в белой блузке, бойко стучавшей по клавишам громоздкого «Ундервуда», с большими картами Москвы и Московской губернии в простенках.
Деловая жизнь тут явно била ключом. Служащих было немного, человека три, не считая машинистки, но все они, как муравьи, копошились у столов, не поднимая голов от бумаг. Похоже, Легонтов считал, что чрезвычайно вредно прививать персоналу вкус к праздности.
Контраст между деревенской ленью двора и деловой обстановкой конторы заставил меня улыбнуться — наша матушка Москва всему ухитряется придать свой особенный стиль.
Господин Легонтов вышел мне навстречу.
— Елена Сергеевна! Здравствуйте, прекрасная Елена! Вы не представляете, какой подарок я вам приготовил!
— Моя горничная уже уведомила меня, что вы припасли «сурприс».
— Да уж, «сурприс» знатный. А сколько сил, сколько чудес изобретательности, сколько ловкости, храбрости и железной хватки от меня потребовалось! Я уж и не говорю о своем чертовски остром уме и дьявольской проницательности!
— Вы о себе прекрасного мнения!
— О, я просто пытаюсь привлечь ваше внимание к моим положительным качествам. Вдруг вы их не заметите! Прошу вас, поднимитесь со мной в мезонин — я хочу продемонстрировать вам, на что я способен!
— На что вы способны? Вы меня пугаете, господин Легонтов!
— Ах, Елена Сергеевна, если не сводить этот глагол к одному значению, можно смело утверждать, что способен я буквально на все!
