А я только думала: «Вперед, вперед, вперед».
Я миновала Три Сестры. Проскочила под Собор-грядой. Я тащилась сквозь сугробы, продиралась между деревьями и бежала.
Когда я достигла дома Аласдера, уже стемнело. Неба не было видно — только падающий снег и тьма. В долине царило безветрие, и, прежде чем постучаться в дверь, я остановилась, тяжело дыша. Я вслушивалась в тишину. Вокруг не раздавалось ни звука. Дым безмятежно поднимался вверх. Дом, казалось, погрузился в сон.
Но он открыл дверь, словно не спал вовсе:
— В чем дело?
Мы отошли под дерево, туда, где темнее. Я задыхалась и не могла говорить, потом наклонилась вперед, тяжело дыша. Он обхватил меня рукой за спину, нагнулся и спросил:
— Что?
— Красные люди, — сказала я.
— Солдаты?
— Да.
— Что с ними? Корраг?
— Они попытаются убить вас. Сегодня ночью. Всех вас.
Я смотрела в его глаза — в его большие голубые глаза, которые так сверкали, что я видела в них отражение своих глаз, и он не сказал «нет…» или «ты ошибаешься».
Он спросил:
— Откуда ты знаешь? Кто сказал тебе?
Я сжала его руку:
— Никто не говорил мне. Но я знаю — я знаю! — Я ударила себя в грудь кулаком. — Я знаю…
— Корраг, — сказал он, качая головой, — почему они должны причинить нам вред? Мы приняли их в своих домах! Мы накормили их и обогрели. Мой отец в это самое время, что мы здесь, играет в карты с Глен-Лайоном… — Он все медленнее качал головой, потом совсем перестал. — Какая у них может быть причина?
Но я топнула ногой. Я взяла его за другую руку, требовательно уставилась в лицо:
— Я знаю. Я знаю, что говорит твое сердце, — я знаю. Но поверь мне! Пожалуйста! Поверь моим словам, даже если они кажутся нелепыми. Разве я не помогла твоей жене родить сына? Разве я не излечила твоего отца, когда едва знала его и так отчаянно боялась, — но все-таки я лечила его. Я не знаю, почему они нападут на вас, Аласдер, но они нападут. Сегодня ночью. Я уверена в этом больше, чем в чем-либо за всю жизнь. Мое сердце говорит мне об этом — вот тут.
Он пристально на меня смотрел.
— Теперь я знаю, что такое дар предвиденья, — сказала я. — Он есть у меня. У нас у всех он есть. Мы рождаемся с ним, все живые существа…
Я постаралась немного успокоиться:
— Прошу — выслушай меня.
Падал снег. Ложился на его волосы, на плед.
— Что нам делать? У нас нет оружия — по крайней мере, такого, как у них. Начинается метель…
— Бегите. Спасайтесь.
— Бежать? В такую погоду? Это убьет людей. Может, только мужчины должны бежать? Женщины могут остаться, потому что их-то точно не тронут…
— Нет — все. Уводи всех.
— Женщин? И детей?
— Да. Бегите. Доберитесь до Аппина. Я не думаю, что хоть одна живая душа в безопасности этой ночью.
Он отступил назад. Посмотрел на землю и издал такой звук, словно устал от всего на свете, от меня — словно не доверял мне вовсе, в конце концов. Он развернулся. Положил руку на затылок, а я мысленно просила: «Прошу, послушай…»
— Да. Да. Ты говоришь о том, что тебе говорит сердце? Я ощущал беду с тех пор, как они пришли сюда, — вот тут. — И он показал на свою грудь. — Они улыбались и пели, а мы кормили их, и все-таки… Я найду брата и скажу ему. Я пойду к Инверригэну и послушаю через дверь.
— Не теряй времени. Уводи столько, сколько сможешь.
— Да.
Он пристально смотрел на меня, будто впервые увидел и мы никогда не встречались раньше. Его глаза сверкали.
— Я должна идти.
Он сделал шаг вперед:
— Что? Куда?
— В Инверлохи, — сказала я ему. — Я побегу туда. Ты говоришь, что полковник Хилл хороший человек и друг кланов, так что я расскажу ему. Я расскажу ему, что в Гленко убивают людей, и он вернется со мной, приведет людей и лошадей — я должна идти.
Я хотела сказать ему: «Спаси свою жизнь. Не вздумай погибнуть». Я хотела говорить о своих чувствах, они были огромны и не умещались в слова. Но я ничего не произнесла.
Зато он сказал. Окликнул меня, когда я двинулась на север. Он проговорил:
— Мы еще увидимся, Корраг.
И я поверила — так же, как он поверил моим словам. Поверила, как будто у него тоже был дар предвиденья.
Я коротко улыбнулась.
А потом побежала.
Я бежала. Бежала.
Возьмите мою руку. Я бегу. Сижу в клетке, в кандалах, но я бегу. Я бегу на север к Инверлохи. Я бегу, чтобы спасти их жизнь.
Завтра я расскажу вам о резне в Гленко. О мертвых и живых. О нем. Обо мне.
Возьмите мою руку. Я бегу. Всю свою жизнь я бежала.
Джейн, любовь моя, прости меня за прошлое послание. В нем чувствовался виски, как и у меня в крови. Сейчас его нет.
Уже сильно за полночь. Я стоял в темноте, окруженный плеском капающей и бурлящей воды, глядя на то место, на котором она умрет. Я видел столб и много веревок. Они приготовили больше веревок, чем понадобится, ведь она такая крошечная.
Она говорит о даре предвиденья. Глядя на меня глазами глубокого серого цвета, она рассказывает писклявым голосом о том, что известно ей о своем теле, — о желудке, о костях. Я слушаю. Когда-то я бы отвернулся, зашипел, принялся молиться. Но сегодня ночью я внимал тому, что она знает, что любит и во что верит.
Во что верю я? В Бога. В Его доброту. Я верю, что, если Он есть в жизни человека, она становится богаче, и светлее, и целеустремленнее. Я всегда верил в это. Но теперь я, кроме того, понимаю, что и другие могут думать так же — о своих богах, своих религиях. Она мечтает, возможно, о том дне, когда все люди познают искусство траволечения. Или, скорее всего, она очень твердо верит, что в этом мире больше света, чем тьмы, больше добра, чем зла, больше красоты, чем может изничтожить любая жестокость, и, быть может, она страстно желает, чтобы другие тоже увидели это, а не пытались изменить существующий порядок вещей. Я признаю, она помогла мне познать красоту. Я раньше видел ее только в благочестии и в тебе. Но красива гора. Прекрасно ночное озеро.
И мы тоже. Красота есть в нас самих. Это ее мысли, Джейн, но я разделяю их.
Я пошел в кузницу. Устроился в тепле, глядя, как работает хозяин. Я разглядывал его инструменты, лежащие каждый на своем месте, и гадал, верит ли он в голос сердца и голос души, потому что он не стал задавать мне вопросов. Он не просил меня уйти и не интересовался, почему я здесь. Возможно, он и так знал или ему это было ни к чему.
Я читал и читал. «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (Первое соборное послание святого апостола Иоанна Богослова 4: 8).
