Подъехали две полицейские машины, из каждой вышло по полицейскому в форме. Во дворе их встретил бригадир. За ним выступал Кола, сознавая важность минуты и чувствуя себя героем дня, хотя его до сих пор мутило от увиденного на пустыре.
— Это вы звонили? — спросил один из полицейских, вперив в бригадира стеклышки темных очков. Его круглое лицо лоснилось от пота.
— Да, — подтвердил бригадир, — у нас на задворках лежит мертвая женщина.
— Вы ее видали?
— Нет, — бригадир отодвинулся, жестом приглашая Колу выйти вперед, — вот он видел.
Полицейский кивнул. Напарник вытащил из нагрудного кармана форменной куртки синий блокнот с карандашом и изготовился записывать.
— Ваше имя? — Первый полицейский, в темных очках, смотрел теперь на мясника.
— Беттино Кола.
— Адрес?
— При чем здесь его адрес? — вмешался бригадир. — У нас там женщина валяется, мертвая.
Полицейский слегка нагнул голову и взглянул на бригадира поверх очков:
— Тем более она никуда не денется.
Затем, вновь повернувшись к Коле, повторил:
— Адрес?
— Кастелло, тридцать четыре пятьдесят три.
— Как давно вы здесь работаете? — Он кивнул в сторону скотобойни.
— Пятнадцать лет.
— В какое время вы прибыли сегодня на работу?
— В семь тридцать, как всегда.
— Что вы делали в поле? — От этих вопросов и оттого, что они записывали его ответы, у Колы появилось чувство, что его в чем-то подозревают.
— Я вышел покурить.
— Покурить? В такую жару? — Полицейский, похоже, решил выставить Колу идиотом или же лгуном.
— Имею право, — обиделся Кола. — Я всегда выхожу наружу, когда перерыв. А то внутри слишком воняет. — Последнее прозвучало настолько убедительно, что оба полицейских обернулись к скотобойне, а тот, что был с блокнотом, даже потянул носом воздух.
— Где она?
— Прямо возле изгороди. Она лежит под кустом, поэтому я не сразу ее заметил.
— Зачем вы к ней подходили?
— Я увидел туфлю.
— Увидели чего?
— Я увидел туфлю. В поле. А потом и вторую. Я подумал: может, они хорошие, может, моей жене будут по ноге. — Это была ложь. На самом деле он хотел продать эти туфли, но побоялся признаться перед полицейскими. Маленькая ложь, совсем невинная, но она стала первой в том потоке лжи, который суждено было услышать полиции об этих туфлях и о человеке, что лежал в кустах.
— И что же? — спросил полицейский, потому что Кола замолчал.
— Я и вернулся.
— Нет, прежде — Полицейский нетерпеливо тряхнул головой. — Когда вы увидели туфлю. Когда вы увидели ее. Что вы сделали потом?
Кола заговорил торопливо, желая, чтобы от него скорее отстали:
— Я поднял первую туфлю, а потом увидал вторую. Она лежала в траве, под кустом. Я потянул, я подумал, что она запуталась в траве, и дернул, и она снялась. — Он два раза судорожно сглотнул. — Туфля была на ноге, вот в чем дело.
— Вы долго там пробыли?
Теперь идиотом выглядел сам очкарик.
— Нет, нет! Нет, я сразу прибежал и сказал Бандителли, а он вызвал вас.
Бригадир в подтверждение этих слов кивнул.
— Что вы там делали? — снова спросил первый полицейский.
— Как что делал?
— Стояли? Курили? Роняли что-нибудь на землю?
Кола качнул головой.
Второй перевернул страничку блокнота, а первый приказал:
— Отвечайте на вопрос.
— Ничего я не делал. Я как увидал ее, так туфлю выронил и убежал.
— Вы трогали ее?
Кола взглянул на полицейского круглыми от изумления глазами:
— Нет, не трогал. Она же мертвая.
— Вы касались ее ноги, — сказал второй полицейский, заглядывая в свои записи.
— Нет, — отказался Кола, хотя и не помнил наверняка. — Я взялся за туфлю и снял ее. Зачем мне ее трогать?
Полицейские не удостоили его ответом. Первый повернулся и кивнул второму, который захлопнул и спрятал блокнот.
— Ладно, покажите, где она лежит.
Кола не двинулся с места, только молча качнул головой из стороны в сторону. Солнце подсушило его окровавленный фартук, вокруг него жужжали тучи мух. Он не замечал.
— Она там, на задворках, возле дыры в сетке.
— Я хочу, чтобы вы проводили нас туда, — сказал первый полицейский.
— Я объяснил вам, где это, — вдруг почти закричал Кола.
Полицейские многозначительно переглянулись, как бы говоря друг другу, что сие упрямство достойно приобщения к делу, однако вслух ничего не сказали, повернулись и пошли за угол.
Был полдень. Солнце поднялось в зенит и жарило прямо в полицейские макушки. Их головы взмокли под плоскими форменными фуражками, пот струился за шиворот. Обогнув здание скотобойни, они увидали дыру в заборе и направились туда. Пять или шесть человек рабочих, в таких же заляпанных кровью, как и у Колы, передниках, сбились в кучу у черного хода скотобойни. Они во все глаза таращились на полицейских и вполголоса переговаривались. Миновав зевак, те пролезли в дыру, свернули налево, где рос густой высокий кустарник, и остановились немного поодаль, чтобы осмотреться. Зная, чего им искать, они сразу заметили ступню, которая торчала из-под нижних ветвей. Обе туфли валялись перед ней.
Затем они стали медленно приближаться, смотря себе под ноги, чтобы не наступить в лужу и не затоптать следов, которые, возможно, оставил преступник. Возле туфель один из полицейских, тот, что был в темных очках, опустился на колени и рукой раздвинул высокую, по пояс, траву.
Тело лежало навзничь, с ногами, по-лягушачьи согнутыми в коленях. Полицейский подвинулся ближе, стал приминать траву вокруг, обнажая бритую голень. Затем, сняв очки, он заглянул дальше, в тень, оглядывая мускулистые длинные ноги, крепкие костлявые колени, красные кружевные трусы под красным платьем, подол которого закрывал лицо…
— Вот черт! — вдруг воскликнул он и отдернул руки. Трава вновь распрямилась.
— Что такое? — удивился напарник.
— Да это мужик!
Глава третья
Слух о том, что в Маргере обнаружили мертвого трансвестита с проломленной головой и разбитым до неузнаваемости лицом, должен был вызвать переполох даже среди видавших виды венецианских полицейских, особенно в августе, когда от жары даже преступникам лень пошевелиться и кроме ограблений и взломов от них ничего не дождешься. Но сегодня всех занимала другая сенсационная новость, что с утра будто шаровая молния промчалась по коридорам и кабинетам квестуры
[1]
: Мария Лукреция Патта, жена вице-квесторе
[2]
Джузеппе Патты, в это воскресенье, после двадцати семи лет совместной жизни, оставила своего мужа и отправилась в Милан, где поселилась в квартире — и здесь каждый рассказчик нарочно делал паузу, чтобы затем поразить слушателя словно бомбой, — Тито Бурраски, отца-основателя и главного дельца итальянской порнографической киноиндустрии.
