Брунетти, тоже помолчав, спросил:
— А как он вам признался? Что он вообще говорил?
— Однажды мы с ним были здесь вдвоем в воскресенье. У нас тогда скопилось много дел, потому что в пятницу и в субботу не работали компьютеры. Когда мы уже заканчивали, он просто обернулся ко мне и сказал.
— Что он сказал?
— У меня осталось очень странное чувство после этого, комиссар. Он оторвался от экрана и поглядел в мою сторону. Я заметил, что он прервал работу, я подумал, что он хочет спросить что-то насчет операции, которую как раз регистрировал, поэтому я тоже посмотрел на него. — Раванелло помолчал, припоминая. — Тогда он сказал: «Знаешь, Марко, мне нравятся мальчики». Затем он снова принялся за работу. Это прозвучало так, будто он назвал мне номер операции, или сумму, или еще что-нибудь в этом роде. Очень странно.
Выждав некоторое время, Брунетти снова спросил:
— И больше он ничего не говорил вам? Может, добавлял что-нибудь впоследствии?
— Да. В тот день, после работы, я попросил его объяснить, что он имел в виду.
— И что он ответил?
— Он сказал, что ему нравятся мальчики, а не женщины.
— Мальчики или мужчины?
— Ragazzi. Мальчики.
— Он не упоминал склонность к переодеванию?
— Не тогда, потом. Примерно месяц спустя. Мы ехали на поезде в Верону, и когда проезжали Падую, на платформе стояло несколько человек. Тогда-то он и признался.
— Как вы отреагировали?
— У меня был шок. Я и не думал, что Леонардо такой.
— Вы предупреждали его?
— О чем?
— О том, что его положение — обязывает.
— Конечно. Я сказал ему, что если кто-нибудь узнает, то на карьере можно будет поставить крест.
— Почему? Разве гомосексуалисты не работают в банках?
— Нет, я не о том. Дело в переодевании и в проституции.
— И об этом он вам говорил?
— Да. Он сказал, что снимает проституток, а иногда и сам…
— Что?
— Ну… как это называется? Пристает к мужчинам. Он брал с них деньги. Я предупредил его, что это до добра не доведет. И вот — пожалуйста.
— Синьор Раванелло, почему вы не заявили об этом в полицию?
— Я ведь рассказал вам, комиссар. Я сейчас рассказал всю правду.
— Да. Но это потому, что я к вам пришел. Вы не связались с нами сразу.
Раванелло задумался.
— Я хотел сохранить его репутацию, — произнес он после долгой паузы.
— Но позвольте, о сохранении какой репутации может идти речь, если ваши клиенты, по вашим словам, уже отказываются от услуг банка?
— Я думал, это не имеет значения. — Раванелло перехватил удивленный взгляд Брунетти. — То есть все уже и так знали, и я не хотел его предавать.
— Мне кажется, вы чего-то недоговариваете, синьор Раванелло.
Под взглядом Брунетти Раванелло отвел глаза:
— Кроме того, я хотел оградить банк… Надо было сначала проверить, не был ли Леонардо… нечестен.
Еще один эвфемизм, подумал Брунетти. Вор — вот то самое слово, которое подходило к случаю.
— Я хотел убедиться, что банк не пострадал в результате… его деятельности.
— Не могли бы вы объясниться поточнее?
— Ладно, комиссар, — разозлился Раванелло, — я хотел проверить его счета, не пропало ли чего-нибудь у клиентов, которыми он занимался.
— Ах вот как. Значит, у вас сейчас работы невпроворот.
— Нет, я сделал все на выходных. Я приходил сюда в субботу и в воскресенье, чтобы проверить данные за три года.
— И что вы обнаружили?
— Ничего. Все в полном порядке, как и должно быть. Каким бы легкомысленным ни был Леонардо в своей личной жизни, на его профессии это не отражалось.
— А если бы вы выяснили, что отражалось?
— Тогда бы я вам позвонил.
— Понятно. Не могли бы вы предоставить нам копии этих документов?
— Разумеется, — с готовностью согласился Раванелло, чем немало удивил Брунетти. Насколько он знал, получить какую-либо информацию в банке было даже труднее, чем деньги. Обычно для этого требовалась санкция суда. Синьор Раванелло оказал ему неоценимую услугу. Какой милый человек.
— Благодарю вас, синьор Раванелло. Завтра наши сотрудники из отдела финансов зайдут за ними.
— Я все подготовлю.
— И припомните, пожалуйста, не говорил ли вам синьор Маскари еще чего-нибудь о своей другой, тайной жизни.
— Непременно. Но по-моему, больше ничего не говорил.
— Ну, может быть, услышанное тогда так взволновало вас, что какие-нибудь детали ускользнули от вашего внимания, но вспомнятся вам сейчас. Я буду вам очень признателен, если вы запишете все, что придет вам на память. Я свяжусь с вами через день-два.
— Непременно, — повторил Раванелло, готовый, наверное, пообещать что угодно, лишь бы Брунетти скорее убрался.
— Ну, на сегодня, я думаю, все. — Брунетти встал. — Вы очень отзывчивы и добры, синьор Раванелло. Спасибо, что не отказались встретиться со мной в этот тяжелый для вас час. Ведь вы потеряли не только сослуживца, но и друга.
— Да-да, — закивал Раванелло.
— И еще раз спасибо, — сказал Брунетти, протягивая руку, — я очень ценю ваше внимание и помощь. И вашу искренность.
При этих словах Раванелло подозрительно вскинул на него глаза, но ответил:
— К вашим услугам, комиссар.
Раванелло проводил его до дверей. У дверей они еще раз пожали Друг другу руки, и Брунетти снова спустился по той же лестнице, на которой в субботу выслеживал Раванелло.
Глава восемнадцатая
Поскольку Брунетти был в двух шагах от Риальто, он вполне мог бы пообедать дома, но ему не хотелось ни готовить, ни доедать insalata di calamari, которому исполнилось уж три дня. Тогда он пошел на Корте деи Милион и там, в маленькой траттории, приткнувшейся в углу крошечной кампо, как следует подкрепился.
Вернувшись в полицию к трем часам, он рассудил, что лучше навестить Патту прямо сейчас, не дожидаясь вызова. В приемной синьорина Элеттра, с пластиковой бутылкой в руке, доливала воду в большую хрустальную вазу с шестью белыми каллами, которая стояла у окна на круглом столике. Белые каллы отдавали желтизной на фоне ее белоснежной блузки. Кроме блузки на ней была еще пурпурная костюмная юбка. Увидав Брунетти, она улыбнулась и сказала:
— Невероятно, сколько воды они пьют.
Не найдя слов, чтобы поддержать беседу о цветах, Брунетти лишь улыбнулся и спросил:
