— Только медикаменты?
— Да, вы сами можете в этом убедиться, если осмотрите фургон.
— Что за медикаменты?
— Лекарства от гипертонии, сироп от кашля, антидепрессанты. Они пользуются большим спросом в странах третьего мира. Кажется, там их продают без рецепта. И антибиотики, конечно.
— Сколько там годного товара?
Санди пожал плечами — подобные мелочи его вряд ли интересовали.
— Понятия не имею, — сказал он. — Но, думаю, большая часть просрочена или снята с производства. Эти препараты мы уже не можем продавать в Европе, по крайней мере в Западной.
— И что же вы делаете? Меняете этикетки?
— Я точно не знаю. Мне об этом никто не рассказывал. Я всего лишь занимаюсь отправкой. — Санди говорил спокойным тоном человека, хорошо умеющего врать.
— Но вы ведь можете предположить, — настаивал Брунетти, стараясь говорить мягко, давая понять, что такой умный человек, как Санди, уж конечно строил какие-то догадки по этому поводу. Тот не стал отвечать, и Брунетти произнес гораздо жестче: — Синьор Санди, полагаю, вам пора рассказать правду.
Санди поразмыслил над его словами, глядя на непреклонного комиссара.
— Думаю, именно так они и поступают, — наконец сказал он и кивнул головой в сторону кабинета, где держали Буонавентуру. — Ему также принадлежит компания, которая скупает в аптеках лекарства с истекшим сроком годности как бы для последующего уничтожения. Предполагается, что их сжигают.
— А что происходит на самом деле?
— Сжигают ящики, упаковку, набитую старыми бумагами. Никого не интересует, что находится внутри, лишь бы вес совпадал.
— Разве никто не контролирует деятельность компании?
— Для этого существует специальный человек из Министерства здравоохранения, — ответил Санди.
— И?
— С ним договорились.
— Значит, этот товар — медикаменты — не сжигают, а отвозят в аэропорт и продают в странах третьего мира?
Санди кивнул, соглашаясь.
— Ответьте, пожалуйста, — попросил Брунетти: надо было, чтобы магнитофонная запись зафиксировала все ответы Санди.
— Да.
— И за них компания получала деньги?
— Конечно.
— Но ведь лекарства уже просрочены?
Этот вопрос как будто обидел Санди.
— Большинство этих препаратов на самом деле годны к употреблению гораздо дольше срока, установленного Министерством здравоохранения.
— Что еще поставляется в эти страны? — продолжил допрос Брунетти.
Санди посмотрел на него, но промолчал.
— Чем больше вы мне расскажете, тем лучше для вас, — убеждал его комиссар.
— Что вы имеете в виду?
— Судьям сообщат, что вы помогли следствию, и это вам зачтется.
— А какие гарантии?
Брунетти пожал плечами, помолчал и спросил:
— Что еще вы туда поставляли?
— Вы скажете им, что я вам помог? — спросил Санди — он все пытался договориться.
— Обязательно.
Санди опустил голову, размышляя, вывел пальцем на столе какую-то фигуру, пристально посмотрел на комиссара и решился:
— Часть товара абсолютно бесполезна. Это пустышки. Мука, сахар — то, что используется при изготовлении плацебо. А в ампулах — подкрашенная вода или масло.
— Понятно, — сказал Брунетти. — Где все это производится?
— Там. — Санди махнул рукой куда-то вдаль, в направлении фабрики Буонавентуры. — Существует специальный персонал, который работает по ночам. Они изготовляют медикаменты, наклеивают этикетки, пакуют товар в ящики. А потом его отвозят в аэропорт.
— Почему? — произнес Брунетти и, видя, что Санди не понимает вопроса, пояснил: — Почему плацебо? Почему не настоящие лекарства?
— Средства от гипертонии — особенно они — и некоторые препараты для диабетиков очень дороги. Так что они используют плацебо, чтобы снизить, так сказать, стоимость производства. Вы его спросите, — добавил он, указывая в сторону кабинета, где находился Буонавентура.
— Что происходит в аэропорту?
— Все как положено. Мы грузим товар на самолеты и отправляем получателю. Никаких проблем не возникает. Обо всем давно позаботились.
— Все эти препараты реализуются коммерческим способом? — задал следующий вопрос комиссар: — ему в голову пришла еще одна интересная мысль. — Или что-то раздается бесплатно?
— Мы продаем значительную часть товара благотворительным организациям, если вы это хотите знать. ООН и так далее. Мы делаем им скидку, и товар освобождается от налогов. Ведь он идет на благотворительность.
Брунетти не позволил себе как-либо отреагировать на услышанное. Похоже, Санди известно многое, и он не просто водил фургоны в аэропорт.
— А в ООН проверяют содержимое?
Санди презрительно фыркнул:
— Их волнуют только фотографии, сделанные в тот момент, когда они раздают медикаменты в лагерях беженцев.
— Вы и в лагеря посылаете тот же самый товар?
— Нет, туда по большей части средства от диареи и амебной дизентерии. И сироп от кашля. Они там такие истощенные, что нуждаются именно в этих лекарствах.
— Понятно, — проговорил Брунетти. — И долго лично вы в этом участвуете?
— Год.
— В какой должности?
— Я — начальник производства. Прежде я работал на Митри, на его фабрике. А потом перебрался сюда. — Он скривил лицо, словно воспоминание о случившемся вызывало у него боль или сожаление.
— Митри занимался тем же самым?
Санди кивнул и добавил:
— До тех пор пока не продал фабрику.
— А почему он ее продал, вы не знаете?
Санди пожал плечами:
— Я слышал, что он получил предложение, от которого не смог отказаться. То есть небезопасно было отказываться. Ее хотели купить какие-то большие люди.
Брунетти прекрасно понимал, что он имеет в виду, его удивило лишь одно: даже теперь Санди боится прямо назвать организацию, которую представляли эти «большие люди».
— И он продал фабрику?
— Да. Но он порекомендовал меня своему шурину, Буонавентуре. — Упоминание этого имени пробудило его от воспоминаний. — Будь проклят тот день, когда я стал на него работать!
— Из-за этого? — спросил Брунетти, жестом указывая на мрачную пустую комнату, в которой они находились.
Санди согласно кивнул.
— А Митри участвовал в делах фабрики? — поинтересовался Брунетти.
Санди поднял брови с выражением деланого удивления:
