— Есть вероятность, что он просто сменил номер. — Валманн вклинился в разговор. Остальные посмотрели на него, и он ощутил потребность увидеть во взглядах Отарсена и Тимонена нечто большее, чем просто вежливое внимание к его персоне с их стороны.
— Он в последнее время не дремал. Мы разыскиваем его в связи с найденным перед выходными автомобилем с контрабандным грузом.
Воспользовавшись образовавшейся паузой, Гюннар Престерюд ввернул реплику:
— Бу, да. У него всегда руки чешутся. Ничему не учится. Сколько у него уже судимостей? Если есть какое дело, звони Бу, он не откажется. — Он взглянул на Тимонена и резко замолчал, как будто понял, что исчерпал свой лимит. — Пойду возьму себе еще кофе, — пробормотал он и поднялся.
— Ты что, имеешь в виду грузовик с цыплятами? — спросил Тимонен, когда Престерюд был уже вне зоны слышимости. В его глазах снова заиграли искорки.
— Так точно. Мы нашли там следы амфетамина и марихуаны. И исключительно четкие отпечатки нашего друга Далена.
— Марихуаны? — Тимонен наморщил брови и потер глаза, словно долго смотрел на солнце.
— Две припаянных к дну машины трубы со следами наркотиков. Скорее, гашиш. Приблизительно — десять — пятнадцать кило. Также есть подозрения, что машину использовали для перевозки девочек.
При последних словах ухмылка исчезла с лица Тимонена.
— Но разве это… — Отарсен в совершенстве владел искусством выглядеть растерянным и возмущенным одновременно. — Почему нас не?..
— Не спрашивайте меня, — ответил Валманн. — Обычное расследование началось в понедельник вечером, в Норвегии и Швеции. А тебе следовало бы лучше присматривать за твоим клиентом, особенно перед судом, где вы обжалуете приговор.
— Идиот! — пробормотал Тимонен. Он явно имел в виду не кого-то из присутствующих. — Я его неплохо знаю, этого Бу. Он совершил много глупостей, но я и представить себе не мог… — И он замолчал, уставившись в пустоту. Потом резко поднялся. — Мне нужно в зал — проверить аппаратуру, — коротко сказал он и ушел.
После перерыва выступал Тимонен. Он объяснял и рассказывал, как полиции удалось выйти на след контрабандистов с помощью прослушивания телефонов. На Валманна, который не имел особого опыта в такого рода работе, его речь произвела впечатление, особенно то, как группе по расследованию приграничной преступности удалось отследить маршрут преступников от Копенгагена до Стрёмстада и дальше до квартиры в Лиллестрёме, где наркотики расфасовывались для дальнейшего распространения. Ни больше ни меньше. А запись одного из телефонных разговоров даже вызвала улыбки на лицах присутствующих в зале.
Когда объявили следующий перерыв, Бу Дален все еще не дал о себе знать, и Отарсен стоял в углу коридора, нервно теребя свой мобильный телефон, а Тимонен собирал аппаратуру, которую привозил для своего небольшого представления.
— Слушай, я знаю, что мы договаривались пообедать, — сказал он Валманну, когда тот подошел, — но, может, лучше пойдем прогуляемся. Не нравится мне вся эта ситуация с Бу. Я знаю его, он неплохой парень… — Он криво улыбнулся, когда произносил эти слова, прекрасно осознавая, что говорит о человеке, «послужному списку» которого позавидовал бы старый рецидивист. — Мне кажется, я знаю, кто может нам дать хоть какой-то намек на то, где искать Бу. Эй!.. — он по-товарищески похлопал осужденного номер три по спине, когда тот проходил мимо, поднял большой палец вверх и получил широкую улыбку в ответ.
Валманн никак не мог привыкнуть к дружескому тону, которым коллега разговаривал с преступниками. Сам он старался избегать личного контакта всякий раз, когда сталкивался с такими людьми в суде. Не потому, что считал их плохими, опасными, а просто потому, что полагал, что именно так должна работать система. Полицейские и обвиняемые играли свои роли в бесконечном триллере — погоне за справедливостью: «Полиция и разбойники». Было бы неплохо, если бы хоть иногда они могли меняться ролями или плюнуть на эту игру, когда надоест, выбросить деревянные пистолеты и пойти вместе домой есть котлеты. Но в реальном мире так быть не могло. Здесь дело надо было расследовать, виновных поймать и привлечь к ответственности, во всяком случае, в идеале. И его работа как раз и состояла в реализации этого идеала. Он охотился, разыскивал, анализировал; они скрывали свои следы и убегали — таковы были роли, он чуть было не подумал, «игра». Ибо сегодня в зале суда эта важная для него борьба между «хорошим» и «плохим» снова превратилась в игру. Торжественные формальности свелись к какому-то ритуальному танцу, в котором все совершали заученные движения, и никто не беспокоился по поводу явных несостыковок, несовпадений и очевидной лжи. Словно сам гладкий и ровный ход представления был важнее его содержания.
— А ты догматик, Валманн, — однажды поддразнила его Анита, когда они разговаривали на эту тему. Возможно, она была права. Она часто была права. На самом деле он был наивным идеалистом, который не хотел смотреть на проблемы с разных сторон, воспринимая действительность с открытой душой. Возможно, такое однобокое отношение к окружающему миру служило препятствием для более полного понимания преступности, думал он, наблюдая за тем, как широкая рука Тимонена по-приятельски опустилась на плечо Престерюда, когда они шли вместе по направлению к выходу, — звездный следователь и человек, которого он усадил за решетку на следующие четыре года. Хотя именно в случае Престерюда не было никаких сомнений в соотношении добра и зла, вины и невиновности.
31
Если бы кто-то спросил его, Валманн предположил бы, что Тимонен водит какую-нибудь большую американскую машину. Но такого огромного, зверского комби-пикапа, который к тому же был косо припаркован у здания суда, он и представить себе не мог.
Как дом на колесах! — подумал он, пытаясь не отставать от новенького серебристого «доджа рэма», который катился по шоссе в сторону Флиса и Киркенэра и чей водитель не заморачивался по поводу ограничения скорости. У поселка Арнеберг Тимонен сбавил скорость и свернул к Дюльпеторпе, откуда дорога шла прямо в Финнскуген. Здесь Валманн был на чужой территории. Он почти никогда не останавливал машину в этих местах, в отличие от Тимонена, который был отсюда родом и чувствовал здесь себя в своей стихии. На неровной извилистой дороге было еще сложнее поспевать за мощным пикапом на скромном «форде мондео».
Последние километры пути проходили по покрытой гравием проселочной дороге, такой узкой, что ветки деревьев ударяли по бокам проезжающих автомобилей.
Небольшой хуторок стоял на прогалине и, возможно, в солнечный весенний день выглядел идиллически. Сейчас, в конце октября, вдоль стен лежал подтаявший снег, верхушки мрачных елей терялись в тумане, лужи были окаймлены корочкой льда, и мертвая, пожухлая трава опутывала их ноги, когда они шли в направлении двери, которую явно не мешало бы покрасить, как и весь остальной дом, не говоря уже о двух полуразвалившихся сараях. Примитивный, сколоченный на скорую руку навес готов был обрушиться на стоявший в нем «сааб», который уже никогда не увидит дорогу. У одной из стен ржавел и разваливался трактор. Единственным живым средством передвижения была старенькая «тойота», стоявшая в дальнем углу двора. Между амбаром и тем, что раньше было сеновалом, виднелись остатки колодца. Он распался на части, которые лежали в длинной увядшей траве. Перед входом виднелись широкие следы колес, взрывших дерн и оставивших глубокие канавы.
