– Не знаю.
Он осторожно вытянул один нож из мешка и поднес его прямо мне под нос. Бурая кровь засохла по всему лезвию, до самой ручки.
– Мой.
– Тут кровь убитого, днем делали анализ. Что скажете?
– Ничего не скажу.
– Нечего сказать – пишите. Все по порядку, от самых ворот завода, как туда вошли. – Следователь вынул из ящика стола пачку бланков и положил их под мою свободную правую руку, поверх бросил шариковую ручку.
Я демонстративно откинулся на спинку стула, и мы с ним секунды три молча смотрели друг другу в глаза.
– Предъявите сначала обвинение, если есть, тогда начнем бумагу марать.
– Вы обвиняетесь, Соколов, в убийстве директора завода Софронова, улик и свидетелей, как вы понимаете, предостаточно. Пишите все, как было.
– Это ваше личное обвинение. Теперь покажите письменное решение суда о мере пресечения.
– Завтра получите, время есть. Ишь, грамотный...
– Грамотный.
– Так вы не хотите сотрудничать со следствием?
– Хочу. Но по закону.
– Что вы там толковали о револьвере? Повторите: магнитофон запишет, не вы.
– Это пожалуйста. – И я повторил ему все, что знал про никелированный револьвер.
– Что еще пропало из сейфа?
– Вам лучше знать – я тут с утра торчу, в сейфе не рылся.
– Пропали оба протокола субботнего собрания акционеров. И очень крупная сумма денег.
– В карманах у меня поискали?
– Плохи ваши дела, Соколов. Как же вы так промахнулись с этими ножами?
– Опросите свидетелей – сколько эти ножи валялись рядом с трупом да кто рядом терся.
– Это я понимаю, Соколов, уже опросили... Только я тут не главный. А ведь как дело это закруглят – медэкспертизу окончат, оформят, бантиком завяжут, мы его в суд передадим.
– Деньги искать не будете?
– Неучтенка. Приходника нет – и денег для нас нет.
– А револьвер?
– Это важнее. Но, может, дома у погибшего отыщется. Там у него тоже сейф, не открывали, правда: ключи не смогли найти.
– Протоколы кому-то потребовались, а без них завод – не поймешь чей.
– Что, не спрятал их? – Он в первый раз улыбнулся. – Да и сообщник мог у тебя быть. Зачем в подсобку бегал?
– Убийцу искал.
– Не нашел? Видишь, сколько к тебе вопросов. Так давайте, гражданин подозреваемый, этим и займемся по порядку, расскажите про сообщника, про заказчика, и где спрятали краденое. Не хотите сегодня? Обязательно вам бумажка еще одна нужна? Хорошо, подождем до завтра, нет проблем. Вот только мера пресечения по подозрению в убийстве человека – знаете какая? Вы же у нас такой грамотный. Содержание под стражей. Сегодня ночку у нас отдохнете, еще, пожалуй, и завтра, а потом в Матросскую Тишину, на полгодика до суда.
– Послушайте, следователь... не знаю, как вас...
– Шаров. Фамилия знакома?
– Да. Приятно лично познакомиться. – Тот кисло улыбнулся. – Это же все туфта! Работал я, охранял его, ждал от него распоряжений, он меня лично нанял, свидетели есть – домашние его слышали!
– Повторяю, Соколов, я тут не главный. Ну, хорошо, допустим... Тогда к вам другой вопрос: кто убил?
– Откуда мне знать! Или вы мне еще работенку нашли? Одну я за вас уже сделал в воскресенье, нашел чужую внучку.
– Не скрою, удивил. Метаете эти железяки здорово. Вот только зря ими увлекаетесь: незаконно, запрещено у нас метательное оружие.
– Это хозяйственные ножи, а метать имею право – хоть топор.
– Ладно, не кипятись, и поздно уже. – Он мельком взглянул на часы и нажал на кнопку звонка. Появился сопроводивший меня сюда мент, и я покорно приготовился отстегнуться от трубы.
– Но есть один вариант, Соколов. – Я поднял голову: глаза следователя Шарова были тусклыми и скучными. Он кивнул ментяре: – Отстегни его. И организуй нам с подследственным чайку.
Я внимательно посмотрел на него, но выражение его лица было непроницаемым, он молча ждал, пока не закроется дверь.
– Оказывается, ты, Соколов, свой для нас человек. Чего ж ты не раскололся, что полицейский?
– Я в отпуске.
– Отпуск – это хорошо, но ты еще и «за штатом». Обратно такого не возьмут, мне только слово сказать, что ты в отпуске вытворяешь. Об этом подумал? Или ты обратно не хочешь?
– Хочу.
– Тогда так. Могу дать тебе неделю, Соколов.
– Что надо? Найти убийцу?
– Соображаешь. Или, на худой конец, веские улики. Тогда, если на языке зоны, отмажешься. Время у тебя есть, ты в отпуске... Нравится мое предложение?
– Нет. А вдруг не найду?
– Тогда не в полицию тебе, а под следствие и в Матросскую Тишину. Повторяю, я здесь не главный. Но могу под стражу не брать, а оставить тебя обыкновенным свидетелем. Это я могу.
– Зачем?
– Откровенно скажу, дело шаткое, в суде может развалиться: кое-чего не хватает. Как говорится, фифти-фифти. Говорю это только потому, что ты свой и мне нравишься. А присяжные заседатели у нас всегда очень жалостливые. Поэтому пятьдесят на пятьдесят, что дело развалится. Только зря обрадовался – полгодика до суда все равно просидишь в СИЗО. И про полицию забудь.
– Недели мало.
– Ни дня больше, и так я лишнюю ответственность на себя беру. И только потому, Соколов, что на убийцу ты не похож. Повидал я убийц.
Принесли чай с лимоном. Я отхлебывал горяченького, и мои помятые внутренности благодарили Шарова, в одном лице совмещавшего и «плохого», и «хорошего» полицейского. Теперь, за чайком, он стал «хорошим», угощал и улыбался.
– Во-от, чайку попей, да и накатай мне эти показания. Не упрямься. Как свидетель напиши.
– Тогда расскажите мне, что накопали. Как я искать буду без этого?
– Не могу, тайна следствия, с этим строго. Но ты меня поспрашивай, поспрашивай, что-нибудь да расскажу...
– Про деньги как узнали?
– Я только что из коттеджа, беседовал с его... сожительницей, что ли, Аллой. Она в курсе всех его дел. Получить покойный должен был двести тысяч баксов, черным налом из рук в руки, перед самым подписанием контракта.
– Кто должен был передать?
– Она не знает или не говорит. При тебе убитый о деньгах не упоминал?
– Упоминал. Так и сказал – «мешок». Внучка дома?
– Плачет внучка. Собака ее чуть меня не съела. Злющая.
– А с протоколами что?
– О протоколах Глотов заявил. Он теперь у них главный.
