Если Стукалов был именно тем, кто видел убийцу с револьвером в руке и до сих пор за четыре дня не сообщил об этом следователю, значит, сам нечист. Либо покрывал кого-то, либо держал его на крючке для своих выгод и уже шантажировал убийцу, вымогая что-нибудь для себя. Так или иначе у этого Стукалова нервы должны быть прочнее обычного – для игры с убийцей. И слух о его кагэбэшном прошлом мог быть правдой.
Минут сорок я тащился за ним из затора в затор, пока не свернули на тихую улицу, потом во двор... Оценив ситуацию, я выскочил на тротуар, ткнул мотоцикл в кусты, выхватил из кофра камеру и, пригибаясь, побежал за притормаживающей «Ауди».
Из-за темноты снимать во дворе было нельзя. Стукалов пристраивал машину, я через детскую площадку бросился к единственному в доме-башне подъезду. Стальная дверь оказалась запертой на домофоне, и мне оставалось только ждать его, а потом войти следом. Камеру я хотел держать в руке, снимая снизу вверх, пока будем идти к лифту: где-нибудь он обязательно оглянется на меня.
Я в ожидании облокотился на металлическую декоративную решетку у дверей. За спиной негромко звякнул в руках Стукалова кодовый ключ, в ответ пикнул домофон, я отсчитал три секунды, нажал на спуск видеокамеры и вошел за ним. Вестибюль был ярко освещен, спина Стукалова мелькнула у лифта и остановилась. Намеренно громко топая по ступеням, чтобы не показаться крадущимся, я поднялся на площадку и остановился за его спиной.
Стукалов вошел в лифт и обернулся. Надо было всего лишь шагнуть за ним, и его портрет был бы моим. В погоне за последней возможностью я шагнул вперед, чиркнув плечами по съезжающимся дверям. Далее все произошло как на площадке для дзюдо. Я услышал, как звякнула и покатилась по полу камера. Моя голова, как в тисках, начала разворачиваться в его ладонях, коленом он ударил мне в пах, я начал вращаться и остановился уже прижатым спиной к нему, с оттянутым вверх подбородком, а на моем горле, под кадыком, появилось что-то холодное и очень острое.
– Ты что-то хотел от меня? – спросил он мне в ухо, обдавая влажным дыханием.
Лифт уже гудел и скользил вверх. Я скосил глаза и увидел в зеркале нас обоих: выглядывающего из-за меня Стукалова, мою откинутую назад белую шею, его кулак под ней и зажатый в нем нож. Лезвие было черным на фоне моей побледневшей кожи, и очень острым.
– Зачем следил?
– Хобби такое. У меня видеокамера. Нельзя?
Лифт остановился, двери разъехались, подождали несколько секунд и снова начали съезжаться.
– Кто тебя подослал?
– Никто, я сам. Вами интересуюсь. – Я никогда не врал по пустякам.
Чувствуя, что он слегка растерялся и не знает, как со мной поступить, я неожиданно ударил его левым локтем в живот, правым каблуком ударил по ступне, одновременно крутанулся винтом из его захвата, поэтому нож увидел близко от своей щеки: лезвие скользнуло и ободрало мне кожу. Я нанес следующий удар кулаком в живот, локтем в горло и вывернул кисть руки... Нож звякнул о пол, покатился, и я, нащупав ногой, прижал его к полу. Теперь в зеркале уже я стоял за спиной Стукалова, а моя рука сжимала его горло.
Я подтянул ногой нож ближе и быстро нагнулся за ним.
– Какой у вас ножик! Булат, японский... Всегда с собой носите? Как пила, жуть... Применять его в кабинете директора не случалось? Очень красивый ножик. Держите, возвращаю. – Вложив нож ему в руку, я нажал кнопку нижнего этажа. Когда лифт остановился внизу, попытался все-таки снять видео на прощание, но видеокамера почему-то не заработала.
Счет так и остался 1:0 в его пользу. Такой счет уже никогда не изменить: если бы он захотел, с ножом у моего горла, это был бы последний ноль в моей жизни.
15. Бандиты
Утром раздался телефонный звонок, и незнакомый женский голос, проглатывающий слова будто с похмелья, быстро заговорил:
– Николаша? Привет, доброе утречко. Это я, Клава, не узнал? Ну, это... мы вместе типа поминки давеча справляли с Серегой в больнице... Вспомнил?
– Привет, привет. Как наш Серега?
– Как огурец – молодец. Он мне твой телефон и дал. Слушай, Николаша, у нас такое дело... Может, ты нас просветишь?
– Слушаю, излагай проблему.
– Два письмеца мы с Веркой получили. Сегодня утром, заказные, с печатями, все дела... Вскрыли аккуратненько, а там знаешь что?
– Не знаю.
– Чистый лист бумаги. С обеих сторон пусто! Ни словечка. Я подумала: перепутали где-то, и только мне одной такое. Звоню Верке – и у нее то же самое: заказным письмом чистый лист бумаги. Как это понять, Николаша?
– Обратный адрес есть?
– Есть... – Она по слогам, запинаясь, прочла обратный адрес: обычный городской, с номером дома и квартиры. – Просвети ты нас, безграмотных, Николаша, что это за нечистая сила нам пишет?
– На собрание вас приглашает нечистая сила. На внеочередное. Вы же акционеры завода, вот вас и известили.
– А когда, где?
– А зачем вам это? Вам не обязательно, за вас все решили.
– Хорошенькое дельце... Кто решил? Зачем тогда бумагу тратить?
– Только для квитанции с почты. Мол, мы им посылали, да те не пожелали прийти. Без них пришлось решать.
– Нет, я серьезно, Николаша.
– И я серьезно. Клава, никому вы не нужны, за вас все уже решили с заводскими делами.
– Жалко, Серега в больнице, он бы им показал!
Я завтракал и размышлял. Выходит, Портной и компания времени зря не теряли. Все шло строго по расписанию. Скоро они сметут с пути законных, но мелких акционеров, оформят новое решение, выгодное только им, и тогда... всем привет!
Поев, я вымыл посуду и набрал телефонный номер коттеджа.
– Алла? Доброе утречко, я вас не разбудил?
– Ах, как удачно, я как раз собиралась вам звонить.
– Вы заказное письмо сегодня получили?
– Нет. А что такое?
– Пока ничего.
– Да расскажите, в чем дело! Или нет, знаете, я сейчас еду в город и хочу вас увидеть, давайте где-нибудь встретимся. У меня голова кругом идет, просто кошмар какой-то. По телефону об этом лучше не надо!
Я ей объяснил, как доехать до моего кафе встреч, но уверенности, что она поняла, у меня не было.
После часа ожидания на лавочке перед террасой летнего офиса наконец ее кроваво-красная «Хонда» подчалила под желтые березы. В субботний полдень в этом кафе было людно, и место нашлось с трудом – за столиком с не убранной еще грязной посудой. Я жестом пригласил Аллу за столик, и она брезгливо присела на краешек стула, отдернув с раздражением белоснежную юбку. У нее была с собой спортивная сумка, и она нервно опустила ее себе под ноги.
– Куда вы меня привели! Мерзость какая... Говорите, что у вас, вы первый мне позвонили.
