– Вы мне одолжите свою рубашку?
Из ванной она вышла скромной и притихшей девочкой. Мужская рубашка, облегая ее полную грудь, делала ее почти семнадцатилетней, поэтому было особенно неожиданно услышать от нее:
– У вас не найдется чего-нибудь выпить? Крепкого.
Я крепкого не пью и мог предложить ей только оставшиеся с последнего праздника полбутылки шампанского.
– Только шампанское. Налить? Нам есть что отпраздновать...
Она выпила слабо пенящийся бокал одним махом, не переводя дыхания. Глаза ее сразу увлажнились, заблестели и ожили.
– Бандиты! Самые натуральные! Мне и в кошмаре присниться не могло, чтобы со мной такое!
– Где они вас перехватили?
– У подруги! Сначала обзвонили всех подряд, а когда нашли, вломились в квартиру. Но теперь-то они отстанут?
– Не знаю.
– А кто знает? Я же им все отдала!
– Не все. Но будем надеяться.
– Не все? Они и деньги мои отберут? Не молчите, объясните хоть что-нибудь!
– Что вы для него делали? Рассказывайте, если хотите моей помощи.
– Все делала! И все о нем знаю, я вам уже говорила! Вы бы послушали, что там...
– Не успел.
– Нет, нет, молчу, все... ничего я не знаю, ничего не слышала, ничего не помню, только оставьте меня все в покое, я никому ничего никогда не скажу, ни слова! И не спрашивайте меня больше ни о чем!
– Ладно, оставим это. Скажите только, как вы попали на этот завод?
– Зачем вам? Вы тоже мне зла хотите? – У нее задрожали губы, она опять была на грани истерики.
– Алла, вы просили меня вчера, чтобы я защищал вас и ваши деньги.
– Хорошо вы меня защищаете! Да, да, деньги! Деньги, деньги... Они убьют меня из-за этих денег!
– Кто вас устроил на завод? У Портного есть там еще свои люди?
– Ничего я не знаю! И знать больше не хочу. Оставьте меня все в покое!
Я молча протянул через стол руку и положил на ее ладонь. Алла вздрогнула, быстро на меня взглянула и сразу как-то поникла, стихла. Ее ладонь, как маленькая мышка, то вздрагивала, то порывалась убежать, то замирала и наконец успокоилась. Я приподнял свою ладонь, но мышка не убежала, я погладил ее и снова укрыл от всех невзгод.
– Ладно, спрашивайте, – чуть слышно произнесла она. – Только ничего я вам не говорила. И от всего откажусь.
– Сколько вы проработали у Портного?
– Лет пять.
– Как он устроил вас в секретариат завода? Так просто туда не устроишься, кто у него еще в дирекции?
– Кто-то есть... Не знаю. Да, есть... никогда не могла понять – кто.
– Это важно. Убийца вашего мужа – свой человек, из самого ближнего круга, кому директор доверял. Если его вычислим, то Портному конец. Он сядет, и надолго.
– Говорю вам, не знаю, я работала на этом заводе секретаршей только полгода!
– Стукалов? Глотов? Юрист? Сын директора? Отдел кадров? – Я говорил медленно, с расстановкой, вглядываясь в ее лицо, надеясь, что она выдаст себя.
– Я говорю – не знаю! – вспыхнула Алла.
– Что Портному было нужно, что вы ему передавали?
– Все.
– Конкретнее?
– Все передавала! Сплетни, разговоры, бумаги копировала... Я же секретаршей директора стала, никого ближе к нему не было. Но только я никого не убивала! Вы на это намекаете?
– Да Бог с вами...
– Я замуж за него вышла, мы любили друг друга. О, господи!.. Налейте мне еще. У вас есть что-нибудь покрепче?
– Нет. – Я налил ей последнее оставшееся в бутылке шампанское, и она с жадностью его выпила.
Оно снова хорошо на нее подействовало, в глазах появились искры, на губах заиграло подобие улыбки. Она слегка отодвинулась от кухонного столика, закинула ногу на ногу, рубашка приоткрыла ее полные бедра, и в упор посмотрела на меня.
– Только не понимаю, зачем вы копаетесь в этой грязи? Вам кто-нибудь платит?
– Нет.
– Вам сегодня угрожали бандиты. Вы не боитесь?
– Боюсь.
Я мог бы еще сказать ей, что считаю минуты, когда во Владивостоке наконец кончится раннее воскресное утро, мои дети проснутся, и я смогу услышать по телефону их голос. Звоню я им редко, но сегодня я считал минуты...
– Странный вы человек... Делаете это только для меня?
– Для вас... и для себя.
– Я вам заплачу, обязательно... только потом, сейчас у меня ни копейки. Вы мне верите?
Алла расстегнула верхнюю пуговицу рубашки и встряхнула золотистыми волосами. Я молча смотрел на нее и ни о чем не думал. Она встала, отвернулась от меня, подошла к окну и прижала руки к груди. В черном вечернем окне отразились ее лицо и полуоткрытая грудь.
Затем повернулась ко мне – очень медленно. Все пуговицы на рубашке были сейчас расстегнуты, и первое, что сразу бросилось мне в глаза, – белая грудь на смуглом загорелом теле.
Я не мог отвести от нее глаз.
– Можно мне сесть? – Не дождавшись ответа, она села мне на колени и посмотрела в глаза. Увидев в них что-то, только ей понятное, обняла меня руками за шею и тесно прижалась грудью.
– Больше ни о чем меня не спрашивай. Хорошо? Ни о чем... Мне так хорошо с тобой, спокойно... Не прогоняй меня.
Ее пальцы скользнули мне под рубашку, но не задержались и скользнули ниже. Влажные полуоткрытые губы коснулись моего подбородка, нижней губы... Но дальше я их не пустил. Поднялся, взял ее на руки, и она звонко и радостно засмеялась. Я понес ее в спальню, уложил на кровать, лег рядом и крепко обнял. Логика вещей ускользала от меня в туман, и все сейчас казалось неважным.
Желанная вспышка молнии и небесного счастья, и туман начал быстро рассеиваться. Я перевернулся на спину, и она сразу свернулась калачиком, устраиваясь на моей груди.
– Меня прямо дрожь берет, как подумаю, что надо ехать обратно в этот коттедж. Темно, тихо... и одна собака.
– Оставайся.
– Я тебе не нужна, я это чувствую. А тебе вообще кто-нибудь нужен?
– Не знаю. Мои дети.
– Ты за них испугался?
– Да.
– Эти на все способны... бандюги. И ничего ты с ними не сделаешь... – Она вздрогнула под моей рукой и прижалась еще теснее. – Какой же ты смелый, совсем их не боишься! Слава Богу, отдал им эту сумку... Ты же их не обманул?
– Нет.
– Они больше не тронут меня?
– Нет.
– Боже, я теперь буду молчать как рыба. Но коттедж ведь они не украдут?
– Нет.
