– Подождать пару деньков. Потом режь.
– Режь?
– А ты думала! Автогеном – дым, гарь...
– Гадость какая! Хорошо, я подожду.
– Если в сейфе нет, значит, завещания вообще нет, тогда наследование будет «по закону»: тебе две трети – остальное сыну, внучке.
– А если в сейфе?
– Тогда по воле покойного. Это свято.
– Я знаю, у кого ключ.
– Да ну?
– Знаю. Обними меня. Еще крепче. Да, знаю.
Я обнял ее, и теплая волна начала снова подкатывать к горлу и перехватывать дух...
Минутами в этот раз не обошлось, мы валялись с ней в объятиях друг друга с четверть часа. Первой стала приходить в себя она, приподнялась на локте и снова с любопытством посмотрела на меня.
– Ты такой, оказывается, нежный... Ты меня любишь? – Я кивнул и открыл глаза. В этот момент я действительно любил ее. – А где твоя жена? – Я отрицательно повертел головой. – А девушка у тебя есть? – Я еще раз повертел головой. – Бедный... Тебе плохо одному?
Жестокий и беспокойный мир снова выступил из розового тумана.
– У меня есть к тебе еще один вопрос... Можно спросить?
– Ну, конечно, глупенький, спрашивай что хочешь.
– Это последний вопрос, больше не будет Ты не обидишься?
– Ты меня заинтриговал! Спрашивай, спрашивай быстрее.
– Позавчера к тебе кто-то приходил вечером, в день похорон, очень поздно. Кто это был?
Она вдруг вся напряглась, как струна.
– Никто не приходил. Откуда ты взял? Это ревность у тебя или что? – Голос ее стал резким и высоким. – Тебе об этом наша хулиганка наплела! Что еще она подглядела и подслушала?
– Алла, то, что она услышала, – очень серьезно!
– То-то я думала, куда это внучка с горя по дедушке запропастилась, вторые сутки дома не ночует... Оказывается, сплетни плетет своему освободителю! – Голос теперь был просто мерзким. Она вскочила и, завернувшись в простыню, села на край кровати. – Она случайно на этой кровати не ночует? – Алла сильно хлопнула ладонью по матрацу, отозвавшемуся скрипом пружин. – И что же такое она слышала в тот вечер?
– Не строй из себя дуру! – Я тоже сел. Когда женщину несет, нужно заканчивать это сразу. – Пьяный с поминок к тебе рвался. Было такое? А ты не пускала!
– Ну?
– Вот и ну! И он орал на весь дом, что видел убийцу. – Я протянул руку и положил ей на голое плечо, но она ее брезгливо стряхнула.
– Ты меня приревновал?
– Глупая... Его убить могут. Передай ему. Убьют, живого свидетеля не оставят. И сама никому не рассказывай.
Еще секунда, и вдруг Алла опрокинулась на спину, головой на подушку, ухватила меня за шею и увлекла с собой.
– И ты никому не рассказывай, – жарко и влажно прошептала она мне в ухо. – Зачем ты спрашиваешь женщину, кто был у нее ночью? Как тебе не стыдно! Такой большой вырос, а этого не знаешь... Что хочешь у нее спрашивай, и она тебе скажет, а об этом никогда. – И она так же неожиданно оттолкнула меня, выскользнула из-под меня и спрыгнула с постели. Я протянул к ней руку, но она ловко увернулась и со смехом побежала к двери. Уже из ванной крикнула: – Я уезжаю, вызови мне такси.
– Я тебя провожу.
– У тебя есть машина? Или ты меня верхом на мотоцикле приглашаешь? Где у тебя щетка?
Несмотря на поздний субботний вечер, такси приехало быстро. Алла была еще в ванной, но шум воды стих. Я крикнул ей: «Такси ждет» – и начал одеваться. Затем вынул из ящика под компьютером записанный утром компакт-диск с телефонными разговорами и положил его в карман.
Из ванной она вышла свежей, розовой и немного чужой. На ней была моя рубашка и снова белая, старательно вычищенная юбка. Я улыбнулся ей, но ее ответная улыбка оказалась сухой и безразличной.
– Я поеду с тобой.
– Ты с ума сошел! Год будут потом косточки мне перемывать: сладкая парочка, траур у нее такой... Посади только в машину и проверь, чтобы за рулем не сидел бандит.
Я надел куртку и ждал в прихожей, пока она возилась с поврежденной туфлей. Кончилось тем, что сбросила с ноги и вторую.
– Поеду босиком. – Вдруг Алла повернулась ко мне и, как само собой разумеющееся, коротко бросила: – Мне нужны деньги.
Я порылся в бумажнике и вынул из него все, что там лежало.
– Это все?
Я вернулся в комнату и вынул из шкафа последнее, что у меня было. Отпускные лежали на банковских картах.
– Я очень похожа на проститутку? – усмехнулась Алла.
– Не очень.
– Ах, так! Спасибо. Поцелуй меня.
Это был долгий поцелуй, после которого мы молча спустились вниз и вышли на улицу.
Здесь было темно и безлюдно, и в этой темноте фары такси светились особенно резко и тревожно. Я посадил ее в машину и хотел уже захлопнуть дверцу, как она попросила:
– Нагнись ко мне. – Я пригнулся к сиденью. – Не знаю, почему и где ты прячешь нашу Танечку, но только передай ей, пожалуйста, что хорошие девочки так не поступают. Мамочка ее звонит мне каждый день, беспокоится, собака ее вся извелась и меня извела... И вообще, как это со стороны выглядит!
– Я ей передам.
– Ну, все... Позвони, если очень захочется.
Когда машина скрылась за углом, я побрел к своему мотоциклу. Открыл воротца ящика, но перед тем, как поставить его туда, вошел внутрь. Под хламом нащупал жестянку из-под кофе и открыл. Сейчас она была пуста, но иногда я хранил тут документы большой ценности, которые не доверял квартире. Вынул из кармана компакт-диск и вложил в жестянку. Сверху накидал беспорядочно масляные банки, укрыл ветошью и закатил мотоцикл.
20. Телефонные разговоры
Телефон во Владивостоке долго не отвечал. Я взглянул на часы – там уже позднее утро. Я никогда не был в той квартире, не мог представить, где и как звонит у них телефон, поэтому тревога только усилилась. Наконец в трубке щелкнуло, и я услышал запыхавшийся голос дочки:
– Ой, папка! Я так бежала, ой, сейчас... только дух переведу.
– Откуда ты такая?
– Мы с мамой на рынок идем, я уже с лестницы вернулась, услышав звонок. Ой, ну все, отдышалась. У нас вечером гости.
– Кто же? – Я наслаждался звонким беспечным голоском дочери, так бы слушал и слушал...
– Не знаю, военные, сослуживцы папины-Васины... ой, прости меня. Ты не обиделся?
– Нет, конечно... – Я давно приучил себя не обижаться на эти оговорки, но они все равно кололи... – А где твой братик?
– Он на дворе мяч гоняет. Могу крикнуть в окно. Хочешь?
