Он набрал номер Туффенцамера. Тот был дома.
Комиссар нашел нужный тон: он просит господина Туффенцамера посетить его завтра вечером, да, конечно, суббота, но все-таки… крайне важно. Возможно, что с его, гостя, помощью удастся завершить следствие или как минимум колоссально продвинуть его вперед.
Швейцарец не стал ломаться и отказываться. Ему, с его обнаружившейся еще в Базеле склонностью к манипуляциям, игра в детектива была, разумеется, весьма интересной. Больше всего ему хотелось вместе с полицейским изобличить кого-то третьего, ложного, лучше всего, если Пильца, который так на это и напрашивался. Манипулирование, доминантность — поведенческое клише сексуальных маньяков…
— Если мы на верном пути, преступление будет раскрыто… — Тойер услышал, как Туффенцамер что-то разгрыз. Леденец, диазепам? — Впрочем, к сожалению или к счастью, преступника уже нет среди живых — нам просто требуется еще парочка свидетельств от человека, владеющего информацией…
— Разумеется. Я найду время. Знаете, для меня это по-настоящему увлекательно…
— Вы ведь бываете время от времени в Гейдельберге? Или все же лучше я расскажу вам, как меня найти. Я живу на Брюккенштрассе. Лучше всего, если мы встретимся у меня дома.
— Нет, нет, я знаю город и в последний раз приезжал туда как раз на Новый год.
Тойер, торжествуя, потряс кулаком.
Разговор завершился, рыбка проглотила наживку. Перед окном папирологов стоял изысканный господин в темном костюме и через закрытое окно громко разговаривал с одним из «крутых» ученых, при этом он постоянно приподнимался на цыпочки, чтобы видеть своего собеседника. Они договаривались о времени, когда парень придет делать обширную татуировку: изысканный господин, кажется, владел соответствующей студией. Безумие. Кругом безумие.
А как выглядел он сам? Тойер с любопытством взглянул на свое отражение: джинсы, замшевые ботинки, новое пальто вместо куртки и пуловер, пожалуй, чересчур тесный.
Странное желание сделать по всему телу бесчисленные пирсинги тут же прошло.
Неужели могучий гаупткомиссар Иоганнес Тойер был склонен к эмоциональной неустойчивости? О да, был, был.
Хаспельгассе, ближе не придумаешь. Там жил пенсионер из самой популярной в городе церкви. Сыщику не пришлось долго искать. Возле двери дома было лишь два звонка, внизу «Д-р Кремер», возле верхнего стояла только буква «Д».
Он все еще обдумывал, что сказать и вообще, имеет ли смысл этот визит, а сам уже звонил, один раз, два. Он запрокинул голову и взглянул наверх — света нет, по крайней мере, он не видел его. Внезапно из домофона раздался резкий голос:
— Что вы хотите?
— Господин Денцлингер?
— Нет, доктор Кремер. С нижнего этажа. Я вижу, вы уже долго тут стоите. Что вам нужно?
Тойер отошел на два шага от двери, и действительно, за окном слева от входа стоял господин примерно его лет, в костюме и галстуке, подтянутый, широкоплечий; он подозрительно смотрел на него, прижав к уху затертую трубку.
Сыщик почти с нежностью постучал по стеклу. Кремер угрюмо отворил, а трубку по-прежнему держал у лица, и его слова доходили до комиссара из двух источников.
— Если человека нет дома, ничего не поделаешь, и глупо надеяться, что он все же там!
— Господин Кремер, иногда полезно и подождать, если кого-то нет в данный момент. — Тойер был сама любезность.
— Кто вы?
— Я предпочел бы представиться лично господину Денцлингеру. Вы его телохранитель?
Кремер наконец опустил трубку:
— Я владелец этого дома. Господин Денцлингер уже десять лет, после ухода на пенсию, является уважаемым жильцом второй квартиры в моем доме.
— Надо же! — отозвался Тойер. — Лично я не стал бы снимать у вас квартиру. Ни наверху, ни внизу. А вам известно, когда вернется ваш уважаемый жилец?
— Поглядите наверх!
К своей досаде, комиссар повиновался.
— Ну, и что вы видите?
— Водосток забит, по-видимому. Значит, дом ваш гниет с крыши, прежде всего погибнет фахверк, и вы еще убедитесь при жизни, что из-за вашей вшивой собственнической морали пропадет часть нашей культуры и истории. Вероятно, вы не сознаете этого, но в доме жили, любили и страдали многие поколения. Поверьте мне, я кое-что в этом смыслю.
Кремер, несколько сникший, все-таки гнул свое:
— Совершенно верно, господин бродяга. Вы видите крышу и находитесь, когда нажимаете звонок, под этой крышей. А в силу моих прав собственника на примыкающий участок мне позволено разрешать или запрещать посторонним лицам…
— То есть морковку сажать вам не позволено, а вот прогонять людей — да.
— Людей, в частности велосипедистов… Закон, если только его не придумал минуту назад агрессивный домовладелец, Тойеру очень понравился, только комиссар, конечно, не показал виду.
— Вы определенно юрист, жестокий судья…
— Вы сильно ошибаетесь. Я врач-терапевт, помощник страдающего человечества. Фрау Денцлингер была моей пациенткой…
— И умерла от банального воспаления легких! — усмехнулся Тойер.
— Шпионаж! — заорал Кремер. — Вы шпионите за пожилыми людьми, чтобы впаривать им страховки? Оставьте в покое господина Денцлингера! Господь свидетель, он и так много страдал на своем веку!
— Вы поставили ложный диагноз. — Сыщик презрительно отмахнулся. — Я не сделаю ничего плохого вашему квартиросъемщику!
Кремер закрыл окно.
— Вы непозволительно разговаривали с этим стариком!
Заинтригованный сыщик обернулся. Около двадцати человек разных национальностей наблюдали эту словесную перепалку, некоторые даже снимали на камеру. Критическое замечание принадлежало американцу — темные очки-колеса, высокая шляпа-панама, узкая рубашка поло, выглядывавшая из расстегнутого комбинезона, в каких ходят лесорубы.
— А вы как измываетесь над ООН? Ведь эта организация когда-то воплотила прекрасную мечту человечества! Не стыдно? — Тойер затопал прочь.
Между тем почти стемнело. Как там говорил Адмир: «Герренмюле, последняя дверь»? Интересно, остались ли еще люди, которые помнят номера домов?
Откуда последняя-то, с какой стороны?
Маленький пузатый старьевщик Чингиз, вдребадан пьяный, преградил ему дорогу:
— Гони денгу или башку отрэжу.
— Ладно тебе, — легонько толкнул его Тойер. — Ты уж двадцать лет так говоришь.
— Денга надо, говору тэбе…
«Гейдельберг, — подумал старший гаупткомиссар, смягченный общением со старьевщиком, которому он симпатизировал, — город моей жизни».
Комплекс зданий, по слухам, уцелел благодаря экс-бургомистру Бранделю, его упорству. Черные,
[15]
заседавшие в ратуше, намеревались снести историческую мельницу и построить на ее месте социальное жилье. Но вскоре такое жилье там все-таки появилось. У Тойера не было определенного мнения по поводу этого мифа.
