— Вы ведь никому не расскажете, что я сделала, правда?
— Никому. Ты ведь сохранила наш секрет? Теперь мы будем вместе хранить этот секрет. Просто забудь об этом. Это уже не важно. Там твои спагетти остывают. Пойдем. — Он ласково погладил ее по голове, и они вышли из комнаты.
— Папа? Пап! Я с тобой разговариваю! Мама, он никогда не слушает.
— Он слушает, — заступилась за мужа Тереза.
— Я слушаю, — подтвердил инспектор.
— А почему нам нельзя включать компьютер во время обеда, а вам смотреть телик можно?
— Потому что...
— Почему?
— Потому, что вы еще дети и должны делать то, что вам велят родители.
— Ну, папа!
— Тото, веди себя хорошо, — вмешалась Тереза. При этом она так глянула на мужа, что тот сразу пришел в чувство.
— Доедай быстрей, и мы сыграем в вашу игру, а потом я пойду на работу.
— Ладно, — согласился Тото, изгибаясь и стуча вилкой по воображаемой клавиатуре. — Я выиграю!
— Сиди спокойно, — резко сказала мать.
После обеда, когда они пошли в комнату к мальчикам, Джованни прошептал:
— Папа?
— Что, сынок?
— А давай как-нибудь сыграем с тобой вдвоем так, чтобы я победил?
— Конечно. А давай прямо сейчас. Сперва мы с тобой, а потом победитель играет с Тото.
Спустя пять минут, четыре из которых ушли на бесполезные объяснения, его отправили пить кофе с Терезой.
Глава восьмая
Ринальди согласился провести «неформальную беседу» после полудня. Как сказал прокурор, изображая хорошего приятеля, с которым Ринальди познакомился на званом обеде: «Не будем портить ему аппетит». Беседа получилась почти такой же короткой, как и компьютерная игра. Хотя Ринальди, очевидно, этот разговор коротким не показался, и причиной тому послужил инспектор. В подобных случаях он, как правило, пристраивался где-нибудь на заднем плане, предоставляя более квалифицированным, чем он, специалистам вести беседу. В итоге подозреваемый или свидетель попросту забывал о его присутствии, что давало инспектору возможность более внимательно наблюдать за человеком и угадывать его мысли. На этот раз все было не так. Если бы инспектора не было в комнате, Ринальди чувствовал бы себя спокойнее. Он изображал из себя светского человека, умудренного жизненным опытом и культурного. Он не знал, что именно им удалось найти на свалке, и поэтому был достаточно уверен в себе. Однако говорил он слишком много и, пожалуй, слишком быстро. Ринальди то и дело оглядывался на инспектора, словно на его месте находилась большая черная тикающая бомба.
Ринальди сказал то, что они и ожидали от него услышать: грузчики сильные парни, им можно доверить перевозку скульптур и другого антиквариата, больше он ничего о них не знает, и никаких других дел у него с ними нет. Притворяясь, что сгорает со стыда, он признался, что нанял их на черном рынке, затем с еще более наигранным вздохом облегчения и хихиканьем сделал вид, что успокоился, будто только что исповедался в единственном грехе, омрачавшем его совесть.
Затем прокурор встал и извинился за причиненное беспокойство. Капитан тоже встал и поблагодарил Ринальди. Сидевший у двери инспектор молчал. Чтобы выйти из комнаты, Ринальди надо было пройти мимо инспектора, но он боялся к нему приблизиться. Поверх его головы инспектор скорее почувствовал, чем увидел, как прокурор и капитан почти одновременно в недоумении подняли брови и улыбнулись. Он делает что-то смешное? Да, конечно. Он так сосредоточенно разглядывал лживое лицо Ринальди, что не заметил, как преградил ему путь, и не слышал ни слова из их столь быстро закончившегося разговора. Он извинился и открыл дверь.
— Пожалуйста... — Инспектор отступил назад, понимая, что Ринальди боится проходить мимо него и едва сдерживается, чтобы не пробежать на цыпочках. Как только Ринальди шмыгнул в коридор, инспектор стряхнул с себя оцепенение и вспомнил, что хотел спросить. — Вы не могли бы мне сказать... Мы никак не можем выяснить, кому принадлежала квартира погибшей... Кому принадлежит ваша квартира? И магазин. Мне кажется, кто-то упоминал, что вы являетесь собственником. Это так?
Ринальди обернулся:
— У меня узуфрукт
[5]
в отношении квартиры и магазина
— Но не всего остального здания?
— Нет.
Инспектор задумался на секунду. Он увидел, как выступившие на висках Ринальди капли пота скатились вниз по лицу.
— Очень жарко, правда? Даже после дождя. Как в турецкой бане. Как давно вы обладаете правом пользования?
— Около двух лет. Я снимал эту площадь с пятидесятых годов. Собственник завещал мне право пользования...
— О, хорошо, хорошо.
— Что хорошо? — Капитан и прокурор подошли к двери, Ринальди взглянул на них так, словно надеялся, что они его спасут. Однако те молчали.
— Хорошо, — объяснил инспектор, — то, что вы можете сказать нам, кто являлся собственником и все ли здание ему принадлежало. Это был... Как его звали?
Если бы инспектор легко запоминал имена и факты вместо этих размытых воспоминаний и едва различимых запахов. Ему вообще нельзя рот открывать, если он только и делает, что ставит себя в глупое положение. Его начальники оставались невозмутимыми и понимающими, не выказывая никаких эмоций, и лишь он продолжал донимать человека, заставляя его стоять в коридоре и обливаться потом.
— Рот, — подсказал прокурор. — Джейкоб Рот. Последний раз дом был зарегистрирован на это имя.
— А, да, — облегченно вздохнул инспектор. — Джейкоб Рот.
Произнесенное имя словно повисло в воздухе. Лицо Ринальди пылало огнем. Глаза остекленели от страха, казалось, он держится на ногах только благодаря силе воли.
— Раз он упомянул вас в своем завещании, полагаю, он был вашим родственником или хотя бы другом.
— Ринальди, уделите нам еще пару минут, — попросил прокурор, по-прежнему создавая иллюзию дружеских отношений. — Вы нам здорово поможете. Будем вам очень признательны.
Снова Ринальди пришлось прошмыгнуть мимо инспектора, который не сводил с него взгляда, от чего у Ринальди, когда он заговорил, покраснел даже затылок. Он говорил потому, что у него не было выхода, хотя, по мнению инспектора, порой отказывался от одной версии произошедшего в пользу другой, а иногда даже неожиданно выбирал новый вариант. Капитан вызвал карабинера для записи ценной информации. Все молча расселись и принялись слушать прижатого к стенке рассказчика. Несмотря на то что инспектор впоследствии назовет «вилянием и петлянием», Ринальди не удалось скрыть от них несколько важных фактов.
