А сейчас она опустилась к нему на колени. Ее пальцы нежно касались шрамов на его лице: вот тонкая серебристая нить, рассекающая бровь, а это – рубец на подбородке от запущенной в него отцом пепельницы за какой-то уже забытый проступок.
– Джефф… – прошептала она, целуя его. – Джефф…
Глава 33
Будильник прозвенел в семь утра. Грейс застонала и перевернулась, обняла Рикмена и. прижалась к его спине.
– Не уходи, – пробормотала она с закрытыми глазами.
– Я должен, – сказал Рикмен, целуя ее руку и ослабляя объятия.
– Я напишу тебе освобождение, – сказала Грейс, важно нахмурившись. – Я же врач – имею право.
Он рассмеялся, поинтересовавшись, что же за болезнь должна была скрутить его за ночь, чтобы ему был прописан постельный режим.
– Мои диагнозы известны неразборчивостью почерка, – подольщалась она. – Никто и не узнает, что у тебя болит.
– И что же будет написано в графе «заболевание»? – Ему было любопытно, что она придумала.
– Сезонно обусловленный пароксизм капилляров периферийных сосудов.
– То есть?
– Это когда ноги мерзнут. Я вылечу.
– Ну разве что… – вздохнул он, обходя кровать и направляясь в ванную. – Но на сегодня у меня запланировано покаяние.
Грейс откинула с глаз волосы и села, окончательно проснувшись.
– Господи, прости, Джефф. Я уснула и все забыла.
Он нагнулся и поцеловал ее:
– Не переживай – я помню.
– Я приготовлю завтрак, – засуетилась Грейс, спуская ноги с кровати.
Рикмен ласково уложил ее назад:
– Я успеваю только побриться и принять душ. Еда даже не обсуждается.
– Джефф…
– Все хорошо, Грейс. – «Опять ложь», – подумал Рикмен. На самом деле ноющая боль в желудке терзала его почти всю ночь. Он взвесил все «за» и «против» своего признания за долгие часы бессонницы. – Думаю, я должен это сделать.
На совещании подчиненные не сообщили ничего интересного: опросы друзей Джеза Флинна доказали только то, что все они были крайне напуганы. Бифи, Минки и Даз отказывались вести диалог. Психолог, обследовавший Даза, установил, что у мальчика посттравматическое стрессовое расстройство. Свидетельские показания указывали на то, что мальчишки невольно помогли устроить убийство четверых человек, личности которых до сих пор не были установлены. Опросы проституток Джордана были не ценнее дырявой галоши. «За исключением, – подумал Рикмен, – моей интереснейшей беседы с Дезире вчера вечером».
Он удивлялся своему желанию сбросить с себя груз долго скрываемой вины. Хотя он и внушал подозреваемым: «Вам станет легче, если вы об этом расскажете», но сам никогда в это по-настоящему не верил. Тем не менее признание пришлось отложить: Хинчклиф отсутствовал. Его опять вызвали на совещание с суперинтендантом и финансовой службой, поэтому отчет Рикмена о его собственном неофициальном расследовании подождет.
Народ безо всякого восторга рассеялся выполнять поставленные задачи. Изменить этот настрой было бы проще простого. Достаточно было заявить: «А знаете, ребята, похоже, я понял, почему Джордан хотел убить Софию». Танстолл обязательно спросил бы почему, предварив вопрос своим обязательным «не хочу показаться глупым» – в его воображении именно Танстолл всегда спрашивал об очевидных вещах. «Нет, не наркота, не деньги и не новый передел территории, а месть копу, который не умеет уважать закон».
Но в данный момент им приходится вести дело, как и прежде. Рикмен убедился, что в группе наблюдения за Джорданом достаточно людей. Сутенер оставался их главным подозреваемым, но, до тех пор пока он не переговорит с Хинчклифом, он вынужден молчать о своих соображениях. Поэтому Рикмен вернулся в кабинет и под подозрительным взором Фостера сделал вид, что работает с бумагами.
– Что он там так долго? – задал Рикмен риторический вопрос, подойдя к двери и выглядывая в коридор.
– Не знаю, босс. – Фостер доедал кексы, которые стянул у одной из гражданских служащих, и потел над рапортом о последнем рейде своей группы в район Ливерпуля, населенный беженцами. Через несколько минут стараний он с отвращением положил ручку:
– Мы скорее отыщем целку на Хоуп-стрит, чем уломаем всю эту компашку оказывать содействие следствию. – Он критически оглядел Рикмена. – Ну и что тебя грызет?
– Джордан, – не задумываясь, выложил Рикмен.
От удивления Фостер даже положил на стол остатки третьего кекса:
– Ты же больше не собираешься колоться перед старшим про Джордана?
Рикмен понял, что ему следует держать язык за зубами. Он уткнулся в свой стол и бесцельно переложил несколько бумажек.
– Давай лучше не будем это обсуждать, – сказал он вместо ответа.
– Боишься, я опять изобрету что-нибудь сомнительное? – Фостер дотянулся до двери и захлопнул ее. – Он же под наблюдением. Денек-другой, и мы на него что-нибудь да нароем.
– У нас уже и так на него кое-что есть, – возразил Рикмен. – Но я хочу снять этот камень с души, Ли.
– Отложи пока, – посоветовал Фостер. – Если повезет, порыв иссякнет.
– Не получится.
Фостер запустил пальцы в волосы. Он настолько расстроился, что забыл о вреде, который может нанести своей обалденной прическе.
– Есть три вещи, которые никогда не надо делать, – сказал он, – лезть на рожон, извиняться и сознаваться.
Казалось странным, что и его лучший друг, и его злейший враг думают одинаково. Джордан тоже сказал, что он не собирается признаваться в том, что Рикмен нанес ему оскорбление действием. Но если Джордану сойдет с рук убийство Софии, потому что Рикмен утаил информацию, то он станет соучастником преступления.
– Говорят, признание облегчает душу. – Это была слабая попытка разрядить обстановку, но на Фостера это никак не подействовало.
– Знаешь, чем хорошо признание? Священники и психиатры без работы не останутся.
– И полицейские, – добавил Рикмен.
– Если сами не начнут делать признания.
У Рикмена зазвонил мобильный телефон, и он достал трубку.
– Джефф? – Женский голос был приглушен, будто она говорила сквозь вату.
– Это кто?
Фостер глядел настороженно, и Рикмен жестом попросил его подождать.
– Джефф, это Таня. – Она говорила так, будто совсем недавно плакала. – Я… не знаю, что мне делать…
Рикмен сделал знак Фостеру, что отпускает его.
– Что-то с Саймоном? – спросил он, удивившись, что встревожился.
– У него истерика, – сказала она полным слез голосом. – Я не стала бы тебя дергать, но мы никак не можем его утихомирить. Он постоянно требует тебя.
