— Я знаю, кто это такие.
— Рассказать о ней?
— Думаю, ты уже рассказывал.
— Видел бы ты ее попку, Джузеппе.
Только мать Реймона, злясь или пребывая в сентиментальном настроении, называла его полным именем. Но это было до тех пор, пока Холидей не заглянул в его водительские права. Изредка, после того как Холидей познакомился с его коллекцией грампластинок, он называл его «Виниловый Реймон». Один-единственный раз Реймон пригласил его к себе, и это было ошибкой.
— И грудки у нее славные, — Холидей подагрически задергал руками. — У нее такие большие розовые, как их там называют, венчики, ореолы, помпоны?
Холидей повернулся, на его лице играли блики все еще включенной «мигалки» патрульной машины. Он улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов, и разноцветные вспышки отразились в его светло-голубых глазах. На его нагрудном именном значке было написано «Д. Холидей», что естественным образом тотчас позволило сослуживцам окрестить его «Доком».
[3]
К тому же он был кожа да кости, как тот чахоточный стрелок. Некоторые пожилые копы утверждали, что Холидей похож на молодого Дэна Дюрье.
[4]
— Ты мне говорил, — повторил Реймон уже в третий раз.
— Ладно. Тогда послушай это. На прошлой неделе я был с ней в баре. В «Констебле», на Восьмой улице…
— Да, знаю я это место.
Раньше, еще до службы в полиции, Реймон часто захаживал в «Констебль». Там можно было взять в долг банку коки, послушать группу «Тайни Деск Юнит», или «Инсект Серферс», или еще какую-нибудь, просто посидеть на заднем дворике под звездами, попить пивка, стрельнуть сигаретку, поболтать с девчонками, которые тогда сильно красились и носили ажурные чулки. Это было после четвертого, и последнего, семестра в колледже в Мэриленде, где он корпел над теорией криминалистики и где решил, что с него достаточно этой оторванной от жизни ахинеи и он уже может делать настоящее дело. Но некоторое время перед тем, как поступить на службу, он еще болтался по барам, покуривал марихуану, иногда махал кулаками и приставал к девчонкам в ажурных чулках. Тогда ему казалось, что он «оступился».
Сегодня вечером, когда он стоял на месте преступления в синей форме с полицейским жетоном на груди и пушкой на широком ремне, рядом с парнем, который несколько лет назад не вызвал бы у него ничего, кроме насмешки, ему казалось, что тогда он был свободен.
— …и тут она мне выдает! Она говорит, что я ей нравлюсь и прочее фуфло, но что она также встречается с одним из «Краснокожих».
— С Джо Джейкоби? — спросил Реймон, искоса взглянув на Холидея.
— Нет, не с этим зверем.
— А с кем тогда?
— С нападающим. Но не с Донни Уорреном.
— Ты говорил, что она встречается с черным нападающим.
— С одним из них, — сказал Холидей. — Знаешь, как они любят белых девчонок.
— Кто этого не знает, — ответил Реймон.
Перекрывая треск установленной в машине рации, донесся голос Кука, который приказал одному из полицейских убрать с места преступления посторонних. Эти слова относились к репортеру с Четвертого канала, пытавшемуся подобраться поближе.
— Долбаный ублюдок, — громко, явно для того, чтобы репортер услышал, сказал Кук.
— Это тот самый, из-за которого убили свидетельницу в Конгресс-Парке. Вышел в эфир и рассказал, что девушка собирается дать показания.
Холидей взглянул на Кука и продолжил свой рассказ:
— Скажу честно, после ее признания у меня появились проблемы, ты понимаешь, о чем я.
— Это потому, что он черный.
— Черт его знает, но мне было трудно забыть о том, что она спала с ним. Я имею в виду, когда мы были в койке.
— Что тебе мешало, ты был не на высоте или что-то вроде того?
— Ну, ты же понимаешь, приятель. Профессиональный футболист… — Холидей, сложив ладонь горстью, красноречивым жестом опустил ее к паху. — У настоящего парня такой и должен быть.
— Это требование Национальной футбольной лиги.
— Да?
— Они и зубы их проверяют.
— Так вот, я говорю, что я обычный парень. Ну, в этом смысле. Пойми меня правильно, когда дойдет до дела, я не подкачаю, но так…
— Короче, к чему ты клонишь?
— Понимаешь, я все время помнил, что эта девчонка трахается с тем парнем, и это все портило.
— И что, ты так просто взял и отпустил ее?
— Такую аппетитную задницу? Нет, я не мог просто так отпустить ее. Ну уж нет, сэр.
Пока парни перебрасывались репликами, какая-то женщина прошла под лентой к телу, тут же ее сильно вырвало. Сержант Кук снял шляпу, рукой протер внутреннюю кромку и громко вздохнул. Потом водрузил свой «стетсон» на место, приладил его на затылок и недовольно огляделся. Повернувшись к стоящему рядом Чипу Роджерсу — белому детективу, он указал на Реймона и Холидея.
— Скажи этим белым юнцам, чтобы они делали свою работу. Это место преступления, здесь никто не должен шляться и тем более блевать, как в кабаке… Если они не в состоянии убрать отсюда посторонних, найди тех, кто может это сделать. Я тут не в игрушки играю.
Реймон и Холидей тотчас направились к желтой ленте и, как положено блюстителям порядка, расположились около нее, стараясь закрыть собой место преступления. Холидей стоял, широко расставив ноги и расслабленно зацепившись большими пальцами за ремень, было похоже, что слова Кука совершенно не задели его. Реймон скрипнул зубами, разозлившись, что коп из «убойного» отдела назвал его «белым юнцом». Раньше, еще когда он рос за пределами округа Колумбия, ему доводилось слышать такие слова, и потом, когда он играл в бейсбол и баскетбол уже в самом городе, он слышал то же самое. Он понимал, что сейчас это было сказано, чтобы оскорбить его, причем считалось, что он стерпит, и он должен был стерпеть, что бесило еще сильнее.
— А как у тебя? — спросил Холидей.
— А что у меня? — не понял Реймон.
— Ты получил сено для своего ослика?
Реймон не ответил. Он положил глаз на одну женщину, она тоже коп, и дай Бог, чтобы все получилось. Но он научился не впускать Холидея в свой мир.
— Колись, приятель, — сказал Холидей. — Я тебе все выложил, теперь твоя очередь. У тебя есть кто-нибудь на примете?
— Твоя сестренка, — сказал Реймон.
