Может, свет единственной фары уазика слепил Баженова, может, он чересчур торопился, но он не заметил тень, притаившуюся за машиной.
То ли грохот выстрелов еще отдавался звоном в ушах, то ли сердце его слишком громко стучало от радости, но он не услышал тихие шаги, крадущиеся за ним по пятам.
* * *
Левенталь больше не мог противиться тихому голосу, звучавшему у него в голове: «Беги! Спасай! Нельзя отдавать!» Этот голос не был угрожающим — скорее умоляющим, но Левенталь все равно боялся.
За свою жизнь он привык бояться всего и.всех. Он ни разу в детстве не подрался, ни разу не украл из булочной ни одной слойки или ватрушки, ни разу не осмелился крепко прижать к себе девушку, даже если ее глаза призывали не верить словам, срывающимся с ее губ, он ни разу ни с кем не поспорил и ни на кого не накричал. Никого не обидел, но и ни за кого не вступился.
Он жил тихо, как рак-отшельник, всю жизнь таскающий свой домик на себе.
И сейчас тихий голос пугал его, потому что заставлял… Нет, просил, но как настойчиво! Просил унести тетрадь, убежать, скрыться с ней.
Он чувствовал, что вокруг тетради сгущается злая атмосфера, она становилась все более и более плотной, почти осязаемой, но ведь это не означало, что ЗЛО исходило от самой тетради?
Он понял, что в самой тетради зла нет. Он понял это сразу, как только безвольные руки схватили сверток и прижали его к груди. Тогда он ощутил тепло и легкость. Казалось, нежные ласковые волны проникли в грудь и успокоили испуганное сердце.
Теперь он ощущал не просто радость от обладания ТАЙНОЙ, но и ответственность за нее, а это придавало сил, которых ему так не хватало всю жизнь. И особенно — сейчас.
Левенталь не понимал, почему надо спрятать тетрадь. От кого? Зачем? Но теперь он безоговорочно доверял тихому голосу в своем сердце.
Голос подсказал ему, чтобы он не подходил к двери. Нужно было вылезать через окно.
Левенталю никогда не приходилось прыгать через окно. Технология этого процесса всегда оставалась для него загадкой.
Левой рукой Левенталь по-прежнему прижимал тетрадь к груди, а правой стал торопливо раздвигать занавески, сбрасывать всякий хлам, лежавший на подоконнике, наконец остался только горшок с алоэ — единственным растением, способным выжить в суровой холостяцкой обстановке. Левенталь огляделся, ища место, куда бы его пристроить. Поставил на стол, машинально отметив про себя, что цветок давно пора полить.
Затем он снова метнулся к окну. Дрожащие пальцы рвали шпингалет, но засохшая краска (он красил внутреннюю сторону окон в прошлом году и конечно же не заботился о шпингалетах) прочно держала его.
Левенталь услышал шаги на крыльце. Уверенные, тяжелые шаги захватчика. Он понял, что эти шаги — недобрые. Так же и дон Гуан, сорвав поцелуй с губ донны Анны, не сомневался, что за дверью стоит Командор в каменном обличье. «Есть лишний билетик в ад, стоит недорого — „один лишь поцелуй: холодный, мирный“, вытребованный у безутешной вдовушки».
Ад! По ступенькам крыльца поднимался его посланец. Левенталь похолодел. Он прижал тетрадь обеими руками к груди, отступил от окна и, решившись, ринулся прямо на раму.
Стекло разлетелось с нежным звоном. Осколки порезали ему правую щеку и запутались в волосах, рама треснула, но не подалась. Левенталь отступил подальше. Он уже слышал треск ломаемой двери. И тогда он с криком снова бросился на раму. На этот раз ему удалось выбить раму своим телом, он перекувырнулся в воздухе и приземлился в заросли сорняков, буйно разросшихся вокруг его дома, как тропические джунгли.
Левенталь неуклюже поднялся на ноги и, прихрамывая (подвернул ногу при падении), побежал к забору, выходившему прямо на Левую Грудь.
По щеке стекали струйки крови: Левенталь чувствовал, как она холодит лицо, но даже подумать не мог, чтобы ее вытереть — боялся, что потеряет сознание от одного ее вида.
Он навалился животом на забор, заостренный у верхушек штакетник больно впился в тело. Левенталь что было сил оттолкнулся обеими ногами и перевалился через забор.
Он снова оказался на земле, но на этот раз упал удачнее: ничего не вывихнул, не сломал и почти не ударился. Левенталь вскочил и бросился в густые заросли высокого кустарника, росшего вдоль края Груди.
* * *
Микки взломал дверь дома Левенталя. Это стоило ему еще двух пальцев на руке и треснувшего запястья.
Он стремительно терял силы. Он чувствовал, что его сила уходит, как небесное электричество в землю. Но где этот чертов громоотвод? Он не мог найти.
ЦЕЛЬ уже скрылась от него. Сколько он ни пытался нащупать ее, увидеть на внутренней стороне век, все было напрасно.
Он ворвался в дом Левенталя и увидел только развевающиеся занавески над разбитым окном.
Микки зарычал от ярости.
Он не справлялся с ЗАДАЧЕЙ. Значит, он не мог выполнить своего предназначения. Значит… Нет, он даже думать не хотел о том, что будет, если он не выполнит свое предназначение.
Невероятным усилием Микки заставил себя успокоиться. Для этого ему потребовалось разнести в щепки стол, и тогда запястье громко хрустнуло и окончательно сломалось. Теперь кисть руки торчала под странным углом к предплечью, словно он побывал в лапах инквизиции и чудом остался жив.
Он по крупице собрал все силы из слабеющего тела и заставил работать мозг — матрицу примитивного разума.
Перед закрытыми глазами возникло что-то вроде свечения, но уже не такого яркого: силуэты дрожали и расплывались, порой пропадая совсем.
Он почувствовал, как ноги у него подкосились, и Микки упал на пол. Силы уходили — с каждой секундой. И все это сопровождалось противным звуком. Детским смехом. Прежний хозяин тела все еще был здесь.
Микки постарался отвлечься от этой мысли и снова направил остатки энергии на внутреннее зрение. Он увидел черный силуэт: существо, бывшее когда-то Иваном, двигалось по Центральной улице Горной Долины, круша все на своем пути. Оно не таилось и не пряталось — уверенно шагало вперед и упивалось своей силой.
Но Микки знал, что это ненадолго: в плоти созданного мыслящей материей существа уже произошли необратимые изменения, белковые связи нарушились, как это бывает с яйцами, попадающими на горячую сковородку. «А из яичницы цыплят не выведешь», — ехидно подсказал детский голос.
«Не выведешь», — мрачно подтвердил Микки.
Он должен был увидеть ЦЕЛЬ. Обнаружить ее и уничтожить.
Вряд ли Иван мог быть хорошим помощником в этом деле. Иван — да и любое СУЩЕСТВО, созданное мыслящей материей, — не мог приблизиться к ЦЕЛИ. Она разрушит его в мгновение ока. Но кто?
Он увидел рычащего черного пса, собиравшегося полакомиться ногой, торчащей из двери дома на Молодежной. Нога принадлежала Сереге Бирюкову, пытавшемуся спастись от крыс, но не успевшему вовремя захлопнуть дверь.
