– И все вы цветных испугались?
Вопрос был встречен молчанием. Потом ополченцы приглушенно загудели, разбившись на группки. Ллойд рассердился. Инициатива ускользала, а ведь это был ключевой момент его жизни.
Он с грохотом обрушил приклад своей винтовки М-14 на железный пол вездехода и заорал:
– Верно! Верно, вы, тупые подкаблучники, трусливые недоноски, испугавшиеся негритосов куски дерьма, мать вашу! Верно? – Он снова стукнул по полу прикладом. – Верно? Верно, я вас спрашиваю? Верно? Верно? Верно?
– Верно!!! – взорвался вездеход.
Все орали с чувством, с неожиданной для самих себя, только что обретенной гордостью за собственную откровенность. А потом ополченцы разразились оглушительным смехом и приободрились, поглядывая друг на друга не без удали.
Ллойд в третий раз бухнул прикладом в пол, призывая своих товарищей к порядку.
– Значит, им нас не достать. Всем ясно?
Он дождался ответного кивка от каждого, потом вытянул штык из чехла и прорезал большую дыру в брезентовой крыше вездехода. При своем росте он без труда смог выглянуть наружу. Вдалеке виднелись растянувшиеся намного миль громады обожаемого им Лос-Анджелеса, объятые дымом. Вся низина была в дыму, а по южному краю пробивались в воздух языки пламени. Ллойд подумал, что ничего прекраснее в жизни своей не видел.
Дивизия разбила лагерь в парке Маккаллум на углу Флоренс и Девяностой улицы, в миле от центра пожара. Деревья срубили, чтобы дать дорогу сотням военных машин с вооруженными до зубов мужчинами, которым предстояло патрулировать улицы Уоттса в эту ночь. С борта пятитонного грузовика раздавали сухие пайки. Командиры взводов объясняли задания своим подчиненным.
Ходило множество слухов, распространяемых связными офицерами полиции Лос-Анджелеса и службы шерифа. «Черные мусульмане» собираются выйти толпой, выбелив себе лица, и разграбить многочисленные магазины дешевых электротоваров в районах Вермонт и Слаусон. Десятки молодежных негритянских банд, накачанных энергетическими таблетками, угоняют машины и формируют отряды «камикадзе», направляющиеся в районы Беверли-Хиллз и Бель-Эйр. Роб Джонс, по прозвищу Магавамби, и его «Афроамериканцы за Голдуотера» заняли откровенно левую позицию и требуют, чтобы мэр Йорти передал им восемь торговых кварталов на бульваре Уилшир в качестве репарации за преступления полиции Лос-Анджелеса против человечности. Если их требования не выполнят в течение двадцати четырех часов, эти восемь торговых кварталов будут сожжены дотла зажигательными бомбами, спрятанными глубоко в дегтярных ямах Лабреа.
[4]
Ллойд Хопкинс не поверил ни единому слову. Он чувствовал, как растет страх, и понимал, что и его товарищи по ополчению, и полицейские заводят себя, готовясь убивать, а значит, многие несчастные черные ублюдки, вышедшие на улицу, чтобы под шумок спереть цветной телевизор или ящик виски, погибнут.
Ллойд съел сухой паек и выслушал командира своего взвода, лейтенанта Кэмпиона, ночного менеджера ресторана «Биг бой», объяснявшего приказы, спущенные ему из верхних эшелонов командования гражданской обороной:
– Поскольку мы – пехота, то обеспечиваем пешее патрулирование, останавливаем вооруженных лиц, проверяем подъезды, переулки, дворы. Даем почувствовать свое присутствие. Штыки примкнуты, боевая готовность и прочее дерьмо в том же духе. Прошлым летом в лагере мы тренировались вместе с броневым взводом, помните? Вот рядом с ним и держитесь сегодня. Вопросы? Каждый знает лидера своей группы?
Сержант Беллер, растянувшийся на траве позади взвода, поднял руку:
– Лейтенант, вам известно, что во взводе на четыре человека больше обычного? Пятьдесят четыре человека.
Кэмпион откашлялся.
– Да… э-э-э… да, сержант. Мне это известно.
– Сэр, а известно ли вам, что у нас также имеются три человека с особой военной специальностью? Не простые пехотинцы.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, сэр, что я сам, Хопкинс и Дженсен представляем пехотную разведку и – я уверен, вы со мной согласитесь, – могли бы принести больше пользы данной операции, если бы вы позволили нам выдвинуться вперед, оторваться от броневого заслона. Верно, сэр?
Ллойд заметил колебание лейтенанта и вдруг понял, что хочет этого не меньше Беллера. Он поднял руку:
– Сэр, сержант Беллер прав. Мы можем отойти на дальнее расстояние и при этом защитить взвод, сделать его автономным. Во взводе людей больше, чем нужно, и…
– Хорошо, – сдался лейтенант. – Беллер, Хопкинс и Дженсен, вы пойдете на двести ярдов впереди конвоя. Будьте осторожны, не теряйте бдительности. Больше вопросов нет? Все свободны.
Танки и вездеходы уже заводили двигатели, заливая сумеречный воздух бензиновыми парами. Беллер улыбнулся, Ллойд понимающе усмехнулся ему в ответ.
– Далеко выдвинемся, сержант?
– Далеко-далеко, Хоппи.
– А как же Дженсен?
– Да он сопляк. Я скажу ему, чтоб отстал, держался поближе к броне. Главное, мы прикрыты. Получили карт-бланш, вот что важно.
– По разным сторонам улицы?
– Нормально. Свистни дважды, если что не так. Почему тебя зовут Большими Мозгами?
– Потому что я очень умный.
– Значит, ты согласен, что ниггеры уничтожают всю эту гребаную страну?
– Нет, я слишком умен для такого дерьма. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это всего лишь случайная вспышка. Это Пройдет, и все опять встанет на свои места. Дела пойдут как обычно. Я пришел сюда спасать жизни невиновных.
– Все это чушь, – презрительно фыркнул Беллер. – Лишний раз доказывает, что с мозгами слишком много носятся. Главное, чтоб у человека кишка не была тонка.
– Мозги правят миром.
– Чего ж тогда в мире столько дерьма?
– Не знаю. Давайте посмотрим, что там творится.
– Да, это верно. Давай посмотрим.
Беллер начал опасаться за свою задницу. Умный-то он умный, но что-то уж больно Хоппи похож на любителя черномазых.
Они оторвались от дивизии и пошли на юг – туда, где выше всего вздымались языки пламени, а эхо выстрелов слышалось громче.
Ллойд шел по северной стороне Девяносто третьей улицы, Беллер – по южной. Каждый нес на плече винтовку с примкнутым штыком, рыская глазами по бесконечным рядам дешевых белых щитовых домиков. В окнах горел свет, негритянские семьи смотрели из этих окон или сидели на крылечках, курили, выпивали, разговаривали и ждали, когда же хоть что-нибудь произойдет.
