Хесс вышел в кухню, включил свет, достал блокнот и написал Мерси письмо, в котором попытался выразить то, что чувствовал в половине пятого утра в ее доме посреди апельсиновой рощи. Хессу казалось, что все его письма были понятными и скучными. "Ничего страшного. Я не хочу развлекать или интриговать ее, а просто хочу сказать, как много она для меня значит. Пусть Мерси знает, что это она вдохновила меня написать ей письмо. И я действительно благодарен Мерси за все".
Вышло следующее:
Дорогая Мерси!
Жаль, что мы не встретились в молодости. Правда, тебя еще тогда не было на свете, а я, вероятно, оказался бы полным идиотом и не оценил бы наши отношения по достоинству. Сейчас я счастлив, так как благословлен годами, обстоятельствами и тобой.
Искренне твой,
Тим X.
Он оставил листок на кухонном столе вместе с одним из снимков, сделанных Хортом. На фотографии напарники стояли рядом.
Ровно через минуту, уже одетый, Хесс снова смотрел на Мерси. Волосы падали ей на лицо, она тихонько посапывала. Простыня наполовину закрывала спину.
Хесс захлопнул за собой дверь и пошел к машине. Коты помахивали хвостами. Через час должно было встать солнце, и Тим в очередной раз заметил, что на улице темнее всего именно перед рассветом.
36
Колеску припарковал машину рядом со зданием суда Санта-Аны. Здесь можно было стоять бесплатно в течение двух часов, и Морос с удовольствием смотрел на внушительное грозное здание из тяжелого серого камня, напоминавшее ему о пытках и казнях минувших лет.
Наступил полдень, и над городом висел смог. Он походил на туман над озером, способный скрыть мысли человека, но никак не его тело. У входа собралась толпа журналистов с камерами и фотоаппаратами. Репортеры. Операторы. Технический персонал. И конечно же, простой народ с плакатами. Некоторые были уже известны Моросу, другие присоединились к "движению" недавно. Колеску искал глазами Труди Пауэрс, но не нашел.
Даже из окончания срока заключения они сделают шоу! Америка сошла с ума!
Колеску вылез из автомобиля, зашел в телефонную кабинку и набрал служебный номер Мерси Рэйборн. Она ответила. Говоря с южным акцентом, Колеску представился Джоном Маршаллом из службы авиаперевозок и сообщил о том, что на имя Мерси пришла посылка, которую ей придется забрать самой. Примерно таким же голосом он общался с ней, прикидываясь служащим "Бианши", только теперь добавил немного техасского звучания.
– Посылка промокла, и адрес полностью размыт. Остались только номера телефонов.
– От кого она?
– Сейчас посмотрю... от "Бианши", кажется.
– Как вам перезвонить?
В ее тоне Колеску услышал грубоватые нотки. Мерси подсознательно защищалась и страховалась. Морос вздохнул и назвал ей номер, написанный на таксофоне.
Мерси повесила трубку и через тридцать секунд перезвонила.
– Федеральные авиаперевозки, Джон Маршалл. Слушаю вас.
– Это Мерси Рэйборн.
– Так что нам делать с вашей...
Мерси перебила его и быстро назвала свой домашний адрес.
Колеску улыбнулся, убрал ручку в карман, поправил галстук и уверенно вышел на улицу. Он посмотрел на свое отражение в витрине какого-то магазина: темные широкие брюки, белоснежная рубашка с коротким рукавом, округлая неприметная фигура. Сутулый и измученный, он нес в руках коричневый пакет и портфель из винила. В пакете были подарки для Хольца и Фонтаны, а в портфеле, который он взял для солидности, находилось несколько карандашей и бумага.
Когда Колеску переходил проезжую часть, на него накинулись репортеры, засыпая его вопросами. Матаморос остановился и спокойно взглянул на них.
– Сегодня у вас последняя инъекция "Депо-Провера". Что вы чувствуете?
– Я рад, что все закончилось. Опыт был малоприятным.
– Сколько времени длится эффект химической кастрации?
– Мне сказали, что моему телу понадобится еще много месяцев на восстановление, – ответил он. – И как только это произойдет, я обязательно оповещу каждого из вас, сукины дети!
– Где вы собираетесь жить?
– Там, где меня оставят в покое.
– Вы заведете роман с женщиной?
– У меня нет желания общаться с людьми.
– А какую работу вы ищете?
– Я бы с радостью жил и работал на маяке. К сожалению, у нас их уже не осталось.
– Когда вернется ваше либидо, вы снова начнете насиловать старушек?
– Уже много лет я не испытываю подобных желаний. Я никогда не причиню людям зла, пока жив. Даю вам слово.
Толпа скандировала:
– Маньяк должен сидеть в тюрьме! Маньяк должен сидеть в тюрьме!
На улице появился Эл Хольц. Он размахивал руками и кричал, пытаясь привлечь внимание Колеску. Морос увидел его, и они вместе отправились в кабинет Хольца.
– Эти сукины дети совсем совесть потеряли, – говорил Эл на ходу. – Как держишься, Морос?
– С трудом. – Колеску вздохнул.
– Мне жаль, что все так вышло.
– Я знаю.
– Ты же понимаешь, не я один решал, сообщать ли о тебе соседям.
– Конечно, но женщины иногда очень жестоки.
– Да, Морос. Зато у меня есть хорошая новость – ты без пяти минут свободный человек!
В кабинете их уже ждали Карла Фонтана и сержант Пол Арнетт, полицейский из программы ЗОНА. От Карлы пахло кремом для тела. Она протянула Колеску свою загорелую веснушчатую руку и улыбнулась, обнажив неестественно белые зубы. Арнетт тоже пожал Моросу руку, глядя ему прямо в глаза.
На рабочем столе Хольца стояли маленький пирог с глазурью и несколько банок безалкогольного пива, лежали красные бумажные салфетки и пластмассовые вилки. На пироге была сделана надпись: "Удачи, Морос!" Увидев кривоватые буквы, Колеску сразу понял, что выводил их именно Хольц.
Недовольно бормоча о надоедливых репортерах, Эл принес всем стулья и разрезал пирог пластмассовым ножом. В очередной раз Морос удивился, как агент что-то видит сквозь грязные, мутные стекла очков. Карла разлила пиво. Сержант сидел прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди.
Колеску оглядел небольшой аккуратный кабинет и искренне порадовался тому, что сидит здесь в последний раз. Однако ему еще предстояла последняя инъекция. Он с содроганием вспомнил толстую медсестру, каждую неделю вгонявшую иглу ему в вену, и с облегчением понял, что сегодня избавится от этого ада. Осталось лишь немного потерпеть. Колеску находился в кабинете бюрократа, в самом центре ненавистной ему системы, из которой он, к счастью, сегодня уйдет навсегда. Морос даже ожидал, что от обилия позитивных эмоций у него наступит эрекция, но этого не произошло.
