Я оглядел в бинокль торчавшие, как гнилые зубы, обломки серых каменных укреплений, затянутых дымом. До них было чуть больше километра. В бойницах и среди развалин мерцали пулеметные вспышки. Где-то позади ухала батарея 122-миллиметровых гаубиц. Видимо, из-за нехватки снарядов стреляли с перерывами. Большинство взрывов было не видно. Видимо, гаубицы глушили немецкие орудия за стеной. Пулеметный огонь за тысячу сто метров для нас был не слишком опасен. Большое рассеивание пуль. Но бойцы передвигались пригнувшись.
Примерно с высоты второго этажа пробивались звуки крупнокалиберного «машингевера». Этот представлял реальную опасность. Из окопчика, чуть впереди взвода, бил в сторону развалин МГ- 42.
— Толку мало, — сказал Осип, — зато душу греет. Взяли с запасным стволом и с запасом патронов на неделю. Пулеметчик, правда, слабый.
Осипов, недавно получивший младшего лейтенанта и орден Красной Звезды, вопросительно поглядывал на меня. И он и я знали, что стрельба из МГ на такое расстояние эффекта не принесет. Пошарив под ногами, карел достал фляжку:
— Трофейный ром есть. Хлебнем.
— Давай.
Хлебнув рому, запили его теплой водой. Карел объяснил мне, что немцы с утра два раза контратаковали. Метров на шестьсот подошли, ближе не пустили. Это был намек на пулемет.
— Первый номер сюда присылай, — сказал он. — Ящичным поставлю.
В окоп спрыгнул чумазый боец. Доложил, что привез мины. Машину поставил в ложбине, так как сильно стреляют, а «студер» издалека видно.
— Конечно, аж вон с той стены, — зловредно согласился младший лейтенант. — Или помогай ящики таскать, или подгоняй машину поближе.
Для любого водителя разгружать машину занятие унизительное. Не абы какой шофер, а водитель американского «студебеккера», который не каждому доверят. Но минометная позиция выглядела страшновато. Воронки от прямых попаданий, скрученная разорванная труба, тела погибших бойцов, накрытые плащ-палатками. Ткань торчала колом от засохшей крови, а над ней жужжали крупные мухи. Сомнения водителя разрешил прилетевший снаряд, рванувший метрах в сорока от окопа.
Вместе с тремя бойцами он побежал разгружать машину, а я сменил в небольшом окопе ефрейтора-пулеметчика. Вторым номером со мной остался очень низкорослый боец лет восемнадцати, с круглой, как колобок, головой и конопатым лицом. Бойца звали Никита, а на передовую он прибыл с пополнением дней восемь назад. Прежде всего я проверил пулемет. Ефрейтор содержал его в свинячьем состоянии. Немецкая техника этого не любила, и я быстро прочистил казенник, заодно научив Никиту, как снимать затвор и менять ствол.
— Ловко это у вас получается, товарищ старший лейтенант, — оценил мои знания боец Никита.
Я заправил металлическую ленту и дал пару очередей в сторону немецких позиций. Потом мы расширили, углубили окоп, работая по очереди киркой и саперной лопаткой. Оборудовали запасную позицию, которая была завалена близким взрывом. Патронов действительно хватало, и лент к пулемету тоже. Зато не было еды. Никита сообщил, что кормили рано утром, в темноте. А что ел — непонятно. Обещали привезти обед. В полевой сумке у меня лежала плоская банка наваги в масле, но я решил ее поберечь. Если возят боеприпасы, то привезут и обед.
Позиция у нас была неплохая, на пологом бугорке. Сохранилась кое-где трава. Наши роты застряли метрах в трехстах перед немецкими позициями. С развалин их давно бы перебили, но разгуляться фрицам не давал артиллерийский огонь. Кроме гаубиц и нашей минометной роты неподалеку вели огонь трехдюймовые пушки ЗИС-3. Хотя они были защищены окопами, но большие прямоугольные щиты виднелись издалека. Пушки хорошие, мощные. От отдачи орудия даже подпрыгивали. Я насчитал семь пушек, наверное, остатки дивизиона, в котором по штату числилось двенадцать стволов.
Я осмотрел в бинокль передний край и выбрал место, откуда неподалеку друг от друга пульсировали пулеметные вспышки. Развернул МГ в их сторону. Кнопка предохранителя, расположенная на рукоятке, мягко щелкнула. Передернул затвор и дал пристрелочную очередь. За неполных два года на фронте мне приходилось стрелять из МГ-42. Но пулеметчик из меня оказался неважный. Сейчас, стараясь не повторять ошибок, я бил очередями по пять-семь патронов. Достаточно было увлечься и подержать палец на спусковом крючке чуть дольше, как скорострельная машина выбрасывала сразу два десятка пуль. Сошки подскакивали, а пули разлетались куда попало.
Ничего не скажешь, пулемет немцы изобрели мощный. Тысяча двести выстрелов в минуту. Хотя такого темпа не выдержит ни один ствол. Я расстрелял ленту, и мы сменили позицию. Пристроившись на запасной, снова открыл огонь. Каждая третья-четвертая пуля оказалась трассирующей. Я видел, как они тянутся к каменным обломкам, но погасить вспышки чужих, спрятанных в укрытиях пулеметов было просто нереально. Разве что, если по теории вероятности, одна-две из сотен пуль найдут свою цель. Наши трассеры кому-то надоели. Зашуршал один, второй снаряд. Потом ахнули сразу три или четыре. Ближайший — в полусотне шагов.
Я бросился на дно окопа, сдернув следом пулемет. Батарея 105-миллиметровых гаубиц перенесла огонь на противотанковые ЗИС-3, и я осторожно высунул голову. Каску носить не любил, считая, что толку от нее нет, только слышать мешает. Беглый огонь с закрытых позиций размалывал остатки дивизиона. Крайняя к нам пушка подскочила, уткнувшись стволом в землю. Как в замедленном фильме, отлетела станина, еще какие-то железяки. Орудие, качнувшись на стволе, перевернулось. К нам бежал артиллерист в серой нательной рубашке. Через его голову перелетело оторванное колесо. Артиллерист, видно, из бывалых фронтовиков, скатился в воронку. Если бы не упал, следующий взрыв, ударивший между нами и дивизионом, изрешетил бы его осколками.
К нам в окоп посыпались комья земли, звякнула о цинк какая-то скоба. Снаряды падали минут двадцать, может, всего пять. Во время обстрела время течет совсем по-другому. Самый ближний снаряд разорвался в двадцати метрах от окопа. Земля ощутимо вздрогнула. На позиции дивизиона, вернее, его остатков, сдетонировали боеприпасы. Рвануло крепко. Нас встряхнуло с такой силой, что я влетел головой в нишу, и в глазах заплясали искры. Я испугался, что сломана шея, но, ощупав позвонки, убедился, что она крутится. Обвалилась стенка окопа. Никиту засыпало по пояс буро-желтым песчаником пополам с глиной.
Наши гаубицы усилили огонь, к ним присоединились другие стволы. Я высунулся из окопа. От семи противотанковых орудий ЗИС-3 осталось всего три штуки. Но они упрямо молотили по немецким позициям. Взлетели несколько зеленых ракет, зашевелилась залегшая пехота. Я снова открыл огонь из своего пулемета. Никита оказался сноровистым и умелым помощником. Ленты он набивал с удивительной быстротой. Очередная атака захлебнулась, временно замолчали орудия и гаубицы. Даже минометы нашего взвода замолчали. Никита вызвался сбегать узнать, как дела и привезли ли еду.
Бежать было всего метров пятьдесят, но маленького солдата все же успел обстрелять крупнокалиберный пулемет. Никита нырнул за бруствер, а я со злости дал несколько очередей в ответ. Никита вернулся через полчаса с котелком перловки и четвертушкой хлеба. Подмигнул, положил передо мной булькнувшую фляжку. Сообщил, что взводный прислал водки.
