На эспланаде – дворцовой площади – немецкая гвардия с духовым оркестром; стражи в оранжевых кафтанах и полосатых штанах, лениво разгоняющие алебардами зевак; носильщики, уносящие бархатные портшезы с дворянскими гербами мелких вельмож; монахи: тринитарии, доминиканцы… А вот капитан дворцовой стражи, и разит от него, как от взмыленного жеребца, запахами сложными и острыми; особенную вонь производят высокие щегольские сапоги из свежедубленой кожи. Поправив крашеные усы, он скашивает глаза на человека в черном, с равнодушием его признавая.
Патио – пустынный внутренний дворик, окруженный галереями, низенькая дверь, ведущая в канцелярию. А в ней – Инквизитор, одетый в белую сутану и красный стихарь, недвижно стоящий у зарешеченного окна, откуда косо падает столб света. Отражаясь от голых серых стен помещения, от полированного до глянца каменного пола, он осеняет фигуру Инквизитора пыльно-голубой дымкой. Кажется, она парит в воздухе.
Из сада, расположенного под окном, доносится скрип колодезного ворота и гортанный короткий вскрик павлина, призывающего свою подружку к свершению греха.
Стук древками пик по паркету гвардейцами-валлонами – к Его Преподобию идет посетитель.
Занавешивающий вход в помещение ковер, на котором с редким искусством выткана сцена молитвы святой Флоры в окружении мавров, откидывается, и появляется – в черном кафтане, черных штанах, с золотым распятием на груди – советник короля. Выказывая необыкновенную гибкость сухожилий ног, отвешивает Его Преподобию грациознейший поклон, причем правая его нога в бархатном башмаке скользит по полу, отдаляясь от левой настолько далеко, что невольно думается: сейчас советник расквасит свой хитрый лоб, прикрытый потной челкой, о полированный камень. Но – обходится. Все повторяется в обратной последовательности, и вот уже гость стоит перед Инквизитором, приглашающим его в свои апартаменты, в полный рост.
Начало забытой дворцовой интриги. Чем закончилась она? Очередным аутодафе, где человек в черном присутствовал в толпе благочестивых придворных, наблюдавших это поучительное зрелище.
Он помнил его.
В низком, но ясном весеннем небе, распушив разлапистые крылья, кружили, подобно ангелам возмездия, коричневые ястребы. Деревянный, в три человеческих роста крест, величаво возвышавшийся над помостом, осенял восседавших под ним чиновников инквизиции в парчовых мантиях, представителей белого духовенства и высшие светские власти. Под помостом в островерхих колпаках и в санбенито с изображением корчащихся в огне драконов, олицетворявших суть князя тьмы, находились под попечительством охраняющих их альгвасилов осужденные – кающиеся и упорствующие в грехе.
Помост, с которого произносилась душеспасительная проповедь, волнами обтекала праздничная, возбужденная толпа. Кого только не было в ней! Монахи всех орденов, цензоры, богословы, городская знать, любопытствующие барышни, ремесленный люд и разгоряченная пышным зрелищем чернь, посылавшая проклятия еретикам.
По окончании аутодафе осужденных передали светским властям и, погрузив на телеги, повезли на площадь огня.
Начинался апогей торжества.
Он тряхнул головой, отгоняя наваждение… Неужели все это было?
Было!
Время влекло его, как волна щепку, он тонул и всплывал, попадая в новые и новые коллизии, проходя узилища, казни и набитые трупами рвы, участвуя в пиршествах и оргиях патрициев, пародировавших торжества прежнего мира его обитания, и разъезжая то в золоченых колесницах, то в набитых рабами клетях на запряженных волами телегах…
Мир людских страстей был неизменен, трансформировались лишь условия быта, особенно – за последние десятилетия, когда время, текшее с медлительной и плавной величавостью, словно обезумело и свыше были отпущены некие вожжи, дав свободу бешеному локомотиву прогресса, понесшегося безоглядно и слепо в неведомое. Сказочные мечты, вынашиваемые человечеством века, воплотились в реальность за считанные годы, облик планеты менялся, словно в калейдоскопе, заставляя многих и многих раздумывать о приближающемся конце времен…
Впрочем, конец его личного времени действительно и явно был близок.
Внезапно накатило одиночество…
Странное состояние. Чем-то оно напоминало скуку, но скуку легко заглушали его повседневные странствия, бессильные против недуга одиночества, одолевавшего с годами все упорнее и больнее. Простейший рецепт – общение. Но с кем? С людьми? О чем же говорить с ними? Посвятить в беду? Что это даст? Поведать о своих снах и видениях? Глупо и невозможно. Неизвестно почему, но довериться кому-либо он считал себя просто не вправе. И обет молчания довлел над ним как незримая тень, как заклятие.
Он вышел на цементный пол балкона, взял швабру и, дотянувшись ею через выступ стены до окна соседа, легонько стукнул в стекло.
Сосед Саша явился на зов швабры угрюм и озабочен.
Градов привычно кивнул ему на свою балконную дверь – мол, заходи…
Через пару минут Ракитин сидел на кухне соседа, рассматривая убогую ее меблировку.
– Вот, – говорил тем временем Градов, насыпая в кружки заварку. – Давай-ка, Саша, чайку попьем, тем более есть у меня разговорчик…
– Натуральный, индийский… – констатировал Саша, щелкнув ногтем по жестяной банке с изображением тигров, павлинов и, конечно же, обязательных слонов.
– Н-да… – откликнулся невпопад Градов. – Так, значит, дело такое… Ты кипятку-то наливай, как дома будь… Ну, так… гляжу на тебя, как маешься ты в комнатенках своих… В общем, предлагаю обмен. Я – к тебе переезжаю, ты – ко мне. И будет у тебя отдельная квартира – рай!
Саша задумался.
– А-а… у тебя же площадь больше… Речь о доплате, что ли? – спросил он и дунул на чай.
– О доплате? Да какая доплата, ми-илый, – протянул Градов. – Какая доплата, когда мне тебе доплачивать надо! Я ж старый, вдруг случись что, а? «Скорую», к примеру, вызвать… Сижу один-одинешенек, а тут – сосед будет…
– Чай – класс! – похвалил Саша и осторожно положил в рот конфету. – Проблема – как этот сосед с тобой уживется… – высказал он сомнение. – Сложная личность… Да и согласится ли? Для него тоже впору каждый день «Скорую» вызывать, вернее – службу по прерыванию запоев…
– Да куда он денется! – Градов невольно крякнул. – Как зовут-то его… Юра, по-моему?
– Юра, Юра, – подтвердил Саша без энтузиазма. – М-да… Что ж. Предложение, безусловно, интересное, – резюмировал он. – Но как бы не пожалел… И потом как это: без денег? В наше-то время…
– Ты вот что, – сказал Градов строго. – Я какие надо бумаги подпишу, а уж сопутствующие хлопоты – на тебе, понял?
Саша уткнулся носом в объемистую фаянсовую кружку. Затем, проглотив чай, произнес:
– Филантропия мне твоя, Михал Алексеевич, неясна. Если за здоровье свое опасаешься, я завтра звонок к себе из твоей спальни проведу. А с квартирой так поступить можем: пиши завещание, а я, как машину продам, с тобой потихонечку начну расплачиваться. Идет?
