– И с чего это ты так напраздновался? – равнодушно поинтересовался Ракитин.
– Так ведь… день рождения сегодня! – доложил Юра. – Самый важный праздник. – Подумав, продолжил глубокомысленно: – Важнее, чем свадьба даже!
– Это почему? – невольно удивился Ракитин.
– День рождения – раз в году, а свадьба – она хоть каждый день может быть, – философски высказался Юра.
– Ах, вот как…
– Н-да, тридцать шесть, а… счастья нет! – Шмакин с шумом вобрал воздух через нос. – Сосед… дай книгу! – сказал вдруг проникновенно и горько. – На память! Лучший… подарок!
– Какую?
– Все равно. Фантастика, детектив…
– Это да, – согласился Ракитин. – Это пользуется спросом, продашь быстро. Но чего уж там… Коль день рождения… – Он пошел в комнату, взял из секретера десять долларов. – На, – протянул деньги Юре, пытавшемуся изобразить через похмельные страдания восхищение, застенчивость и благодарность. – Поздравляю.
– Гуманизм, – покачиваясь, Юра выставил вперед скрюченный палец и часто, со страстью задышал, глотая слюну, – гуманизм… это, Саня, зачтется. Это… душа. – Он запнулся и, пятясь, двинулся к вешалке, повторяя: – Это… душа…
Хлопнула дверь, и приятно обескураженный сосед исчез. А Ракитин принялся за завтрак, посматривая в окно, в глубокую солнечную просинь апреля, чей влажный аквамариновый простор завораживал и словно куда-то звал, куда только? Чувство весны – радостное, пьянящее – коснулось его, но сразу же и ушло, уступив настырной, опротивевшей, как недуг, тоске.
Отодвинув тарелку, уперся кулаками в подбородок. Нет, тоской не проживешь и не выживешь. Надо спасаться. Действовать. Пусть механически. Продать останки проклятой машины, искать работу…
А может, вообще уехать? Перечеркнув все? В ту же Америку…
Он вспомнил одного из своих коллег, Костю Браги-на, изгнанного из органов в застойные коммунистические времена за вольнодумство и распространение сомнительных анекдотов. Костя устроился в контору по травле домашних насекомых – на иную службу его не брали. Вскоре грянула перестройка, Костя организовал кооператив согласно новоосвоенной специализации, а после, запутавшись в расчетах с мафией, укатил в Нью-Йорк.
По косвенным данным, травит сейчас тараканов в Америке – и счастлив.
Представился старый приятель с оранжевым бачком за плечами с изображенным на нем пиратским черепом с костями, неторопливо попрыскивающий из длинной трубки какой-то гадостью, – и взволнованные тараканы, выползающие из щелей…
Конечно, не пример для подражания, но…
Залязгал ключ в замке, и снова появился Юра. Вслед за ним в дверь протиснулась мрачная фигура Рыбьего Глаза в тяжелой драповой хламиде пальто, лоснящегося стальным блеском. Пальто было много шире и явно старше своего хозяина.
– Ты думал, Юра не человек? – сказал Юра Ракитину с укоризной. – Думал, Юра только о себе?.. А мы… вот! – Он выволок Рыбий Глаз на середину кухни. – Ремонт машины… Нужен, ну?! Где она? – обшарил глазами углы помещения. – А, спрашиваю тебя?
– Вы что, специалист? – осведомился Ракитин у
Рыбьего Глаза, на Юру внимания не обращая.
– Да я ж тебе говорил! – воскликнул Юра, рванув сгоряча ворот куртки. – Червонец оттянул! Светофор…
– И… ремонтом занимаетесь? – Ракитин с недоверием изучал бурый, ничего не выражающий лик специалиста; впрочем, на данный вопрос Рыбий Глаз отреагировал, усмехнувшись так криво и с таким сарказмом, что уголок губы едва не коснулся мочки уха.
– Да я их… мульен! – утробно рявкнул он. – Любые!
– В гараж! – плясал от нетерпения доброхот Юра. – Мы ее враз! Люди на земле… помогать… нет вопросов!
– Ну в гараж так в гараж. – Ракитин встал. – Но там сложные деформации: стойки, лонжероны…
– Я на автобазе, понял? – произнес Рыбий Глаз надменно. – У нас – все! Автоген, скальпель, то есть эта…
– Стапель?
– От! Соображаешь.
И Ракитин начал одеваться.
Ни в автоген, ни в стапель ему не верилось, но, в конце концов, действовать и перебирать варианты, пусть и сомнительные, было если не перспективнее, то гораздо веселее, нежели бродить в унынии из угла в угол.
Увидев груду перекореженного металла, Юра сник, как спущенная шина, и разговорчивость его вкупе с оптимизмом резко пошли на убыль.
Рыбий Глаз, напротив, оставался важен и невозмутим. Трогал измятые двери, капот, задумчиво заглядывал под днище и, то и дело глубокомысленно кряхтя, закатывал действующее око, словно прикидывал – не то сумму гонорара, не то объем работы.
– Сделаем, – подвел, сопя, итог. – Будет работать, как часики.
– Китайские или швейцарские? – полюбопытство вал Ракитин.
– Как куранты Кремля!
– И сколько возьмешь за ремонт?
– Триста «зеленых». Дай… закурить.
Поскольку по наискромнейшим подсчетам цена ремонта определялась суммой всемеро большей, Ракитин с привычным разочарованием понял, что промотался в гараж напрасно.
Юра же, вдохновленный прожектами содействия, чайкой метался от Ракитина к Рыбьему Глазу, без умолку треща о своем бескорыстии, чуткости и прочих достоинствах, включавших аналитический ум, стальную волю и способность на дыхании выпить литр спирта.
Рыбий Глаз тактично намекал об авансе, способном заинтересовать ответственных за автоген, стапель и остальную гипотетическую технику.
Вернулись домой. Входя в квартиру, Юра попросил:
– Сосед, пусти на балкон…
– Это еще в честь чего? – удивился Ракитин.
– Свежий воздух. Балкон. Обед. Почувствовать себя человеком… – произнес Юра без логической взаимосвязи. – У тебя там столик, сядем, я угощаю…
Подобной блажи соседа-именинника Ракитин потакать не желал, но взгляд Юры лучился такой невинной просьбой, а Рыбий Глаз настолько внушительно и яро подался вперед корпусом, что Ракитин невольно уступил:
– Давайте. Но быстро. Спешу я.
Стульев на балконе не было, и потому расположились как на официальном приеме – стоя, разместив закуску и прочее на старом кухонном столе, ровно задернутом черной угольной пылью, в обилии летевшей сюда с железной дороги.
– Ну-с, – Юра поднял стакан, – за наши безнадежные дела…
– И как в тебя влезает-то? – покачал головой Ракитин. – Ведь каждый день… Или страдаешь от избытка хорошего самочувствия?
– Кхм, – презрительно отозвался на такое замечание Рыбий Глаз. От водки и другое его око остекленело, стало недвижно, и, чтобы разгадать, какое искусственное, а какое нет, требовались теперь известный труд и наблюдательность. – Ты спортом занимаешься? – внезапно спросил он. – Б-бегом?
