Батальон перетасовали в очередной раз. Больше двух рот не получалось. Предполагалось увеличить их численность за счет отступавшей пехоты, слово, от которого мы по-прежнему открещивались. Комбат не хотел смешивать нас с обычными пехотинцами, но уже в Борисоглебске приняли бронебойщиков, затем к колонне присоединились новые люди, их вносили в списки.
Окапывались на кручах правого берега Дона в трехстах шагах от обрыва. Огромные известняковые холмы, покрытые тонким слоем земли, источали печной жар. Укрыться от солнца можно было лишь в извилистых лесных балках, где вместе с южными тополями росли дубы, а вниз к реке проложили дорогу небольшие холодные ручьи. Прохлада и тишина стояли в таких балках. Там расположились штабы и тыловые части. Вся остальная масса людей копошилась на холмах и в степи, строя очередную, неизвестно какую по счету, оборонительную линию. Здесь мы окончательно доломали саперные лопатки, передавали друг другу немногие кирки и ломы. На учебе в Яблоневом Овраге очень не любили бесконечное рытье окопов, считая, что десанту надо готовиться к стремительным схваткам в тылу врага, где все решает быстрота и натиск. Никому пока не пригодились отличные десантные ножи, ими резали хлеб, вскрывали консервы.
Десантным ножом меня оперировал дядя Захар. Он раскалил лезвие над углями небольшого костра, чтобы не закоптить, и полоснул по тому месту, которое резали хирурги. Боль, изводившая два последних дня, отступила. Я бы поискал врачей, но из балки меня уже раз выгнали, заподозрив, что филоню. Нервный лейтенант, который боялся вылезать наверх, кричал:
— Не надо тут без дела шататься. Санчасти поблизости нет, ищи в другом месте.
Неподалеку размещалось что-то вроде штаба. На шум обернулись двое командиров, зевающих над топографическими картами. За перепалкой лейтенанта наблюдала также молодая женщина, имевшая, как и я, сержантское звание. Только женщина в отличие от меня была одета в хорошо подогнанную новую форму. Не знаю, чем уж она помогала командирам в их штабных делах. В этой прохладной балке, среди зеленых деревьев, штабных работников и тыловиков я оказался совершенно лишним.
Придерживая распухшую руку, снова выбрался на горячий известняковый холм и побрел к своим, где помог фельдшер Захар Леонтьевич. Золотой мужик. Ему не присвоили офицерское звание из-за возраста. Опыта, начиная со службы в Средней Азии, ему вполне хватало. Я материл лейтенанта, когда трясся от озноба, лежа на дне свежевырытого окопа, а через день сам прогнал из расположения взвода кучку красноармейцев, которые торопливо шагали к реке, ни на кого не обращая внимания. Уставшие от долгого пути, они, возможно, неплохо воевали, но сейчас шли без обмоток, кто-то без пилотки. Я уже хорошо понимал, как разлагающе действует на окружающих такая расхлябанность, и приказал им искать другую дорогу, здесь их не пропустят.
— И вообще, убирайтесь к чертовой матери. От таких, как вы, одна неразбериха, удираете сломя голову.
— Очумел, что ли, сержант? Никуда мы не удираем, своих ищем.
— Я-то сержант, а вы кто такие?
Старший из них, со следами сорванных угольников на петлицах, полминуты разглядывал меня. Лет двадцати пяти, среднего роста, с крепкими плечами, он не выглядел испуганным. Был даже побрит, но впечатление портили сорванные петлицы. Подошел помощник Ермаков, мрачно уставился на бойцов, и они ушли прочь, обходя роту стороной.
— Шляются всякие…
Через Дон переправлялись на плотах, иногда вплавь. С высоты мы хорошо видели беглецов. Их ловили и возвращали назад. Группу, которую я прогнал, направили к нам. Старший лейтенант Рогожин приказал внести в список взвода пять человек и обязал их срочно копать ячейки. Все пятеро имели винтовки, тощие вещмешки и по одной обойме на человека. Остальные боеприпасы выкинули. Старшего из них, со следами угольников на петлицах, звали Павел Шмаков. На вопрос, где знаки различия, он сообщил, что их приказал сорвать командир роты.
— Трусливый у вас командир. Где он сейчас?
— Убили.
— Ну, а ты снова зарабатывай сержантское звание.
Павел принял кирку и попросил разрешения вырыть две ячейки на пятерых. Я согласился, мы тоже копали один окоп на двух-трех человек. Сержант Шмаков оказался расторопным командиром. Неплохо замаскировал укрытие, а когда вместе курили, показал на плывущие по течению белые пятна.
— Глянь, Василий, рыба глушеная. Сбегаю притащу?
Вдвоем со своим бойцом собрали на песке и вытащили из воды несколько судаков и мелочовку. Судак — сильная рыба, но очень чувствительная к ударам, взрывы бомб глушили их в первую очередь. В тот вечер мы хлебали уху и ели разваренную рыбу. Солнце опускалось над горизонтом, в траве прорисовывались тени от многочисленных суслиных бугорков, затих горячий ветер, плыл запах полыни. Павел Кузьмич Шмаков рассказывал, как шагали от станции Миллерово, очень спешили. Полк растворился, словно сахар в воде. Командир роты собрал под свое начало человек сорок, но вскоре погиб. Командование взял на себя Шмаков и выводил бойцов из окружения. Мой помощник Ермаков вертелся и недоверчиво хмыкал. Ему не нравилось, что расторопный сержант всего за день стал во взводе своим человеком, догадался собрать рыбу и всех накормил.
— Где же твои сорок человек?
— Какие разбежались, двоих с самолета убили, остальных сюда привел.
— Крепко вы драпали.
— Бежали без оглядки, — согласился Шмаков. — Вы сами не драпали?
Ермаков сварливо спорил, доказывая, что батальон, в отличие от некоторых, отважно сражался, а лично он стрелял по танкам из бронебойного ружья. Ружье Ермаков потерял, я напомнил ему об этом. Помощник стал оправдываться, но его перебил ефрейтор Борисюк:
— Полежи молча, глянь, тишина какая.
Действительно, тихим выдался тот июльский вечер, отчетливо слышались голоса под обрывом, плеск воды, кто-то купался. Гриша Черных заснул, подтянув колени к животу, я просто смотрел на небо, думать ни о чем не хотелось. Лезли в голову разные мысли, ничего хорошего временная тишина не сулит. Чтобы отвлечься, сходил проверил посты, поговорил с сержантом Петром Грицевичем, который исполнял обязанности командира соседнего взвода. Белорус, с которым мы учились в одной роте, рассуждал обо всем спокойно, рядом с ним я чувствовал себя более уверенно. Обсудили с ним события последних дней, пришли к выводу, что место для обороны у нас неплохое.
— Авиации бы нам побольше, — говорил я. — Безобразие какое-то, башку не высунешь.
Ночью на севере вспыхивали зарницы, катился приглушенный гул далеких разрывов. В небе гудели самолеты, наверное, вражеские.
Немцам не удалось снова окружить наши войска на Дону, как это случилось под Харьковом. Несмотря на большие потери, основная масса воинских частей отходила с боями, не давая загнать себя в мешок. Двадцать третьего июля сорок второго года наши войска оставили Ростов. Через пять дней 1-я и 4-я танковые армии нанесли контрудар навстречу наступавшим немецким частям. Большого успеха этот отчаянный шаг не имел, однако из окружения сумели выйти несколько дивизий 62-й армии. По немецким источникам, в степи остались гореть около тысячи советских танков, хотя в обеих танковых армиях их насчитывалось всего 240 единиц. Как всегда, врали и немцы, и наши.
