Действительно было пора заканчивать разговор, ведь заседание Синедриона было назначена на раннее утро, да и солнце уже начинало своими первыми лучами брызгать из-за горизонта, раскрашивая ими ещё тёмное небо в нежно розовые цвета.
– Значит, я ничего не смог сделать для тебя, Галилеянин?
– Значит так, прокуратор Иудеи! Ты ничего не смог и не сможешь сделать для меня, даже если бы захотел, ибо не в твоих это силах и власти! Хотя ты и наместник Рима, но не во власти даже всех великих и могучих правителей изменить что-либо, потому как есть на свете и посильнее. А про судьбу твои рассуждения не верны! Судьба, не познаваемая человеком никогда, может быть изменена самим человеком, потому как она, что дорога, длинная и трудная, со множеством искушений и соблазнов на ней, а посему вкусит ли идущий по дороге той соблазнов или обойдёт их, такая и судьба будет у него в конце жизненного пути, а дорога та у всех разная, но ведет к одному – истине, коей и является Бог! Крепко запомни слова мои эти, прокуратор Иудеи, Понтий Пилат!
– Запомню, Назорей! Но и ты запомни, что ни в чём меня не убедил! Я остаюсь при своём мнении! Прощай Иисус! Если ты окажешься прав, то после смерти встретимся и поговорим! Не суди меня тогда слишком строго, по знакомству хотя бы, – пошутил я напоследок, – если нет, то…. А сейчас иди!
За дверями зала ждал вызванная мною стража, чтобы отвести осуждённого обратно в крепостную тюрьму. Шаги воин и узника вскоре перестали доноситься из коридора, и вновь наступила тишина. Я остался один. Ночной разговор с проповедником был слишком длинен и тяжёл, но усталости не чувствовалось.
– Марк, – сказал я своему легионеру, выйдя во двор, – передай Артериксу, чтобы перед тем как отправить пленника в Синедрион, он всыпал бы ему тридцать девять ударов. Но пусть это сделает осторожно. У проповедника действительно длинноват язык, за что и следует его наказать, но он должен жить!
* * *
У ворот дворца стояла совсем молодая девушка и упрашивала караульного воина проводить её по очень важному делу к римскому прокуратору. Но легионер не только не хотел пропустить неизвестную просительницу, но даже не желал её слушать, а тем паче пойти и доложить о ней. Время было позднее, далеко за полночь, и Мария, поняв тщетность своих попыток добиться встречи со мной, уставшая от всех переживаний за сегодняшний вечер в изнеможении опустилась на землю. Плакать она уже не могла, сил просто не хватало, так как все они ушли на то, чтобы отбить Иисуса от храмовников, когда те напали на него в Гефсиманском саду.
– Ладно, тогда буду сидеть здесь до утра, и ждать, ждать, ждать…., – твёрдо решила девушка.
Но вот только что или кого она думала дожидаться у моего дворца, Мария и сама точно не знала. Светало. Просительница, желавшая увидеть наместника Иудеи, была близка к отчаянию, ибо не представляла, как найти выход из создавшейся ситуации. Ещё несколько часов назад большой компанией они готовились к празднику пасхи, сидели у костра, Иисус как всегда был весел и радостен, много шутил и смеялся, когда внезапно на поляну вышел отряд храмовников. Девушка тогда немного опоздала, поэтому она уже увидела, как стражники, посланные первосвященником, накинулись на Иисуса, к ногам которого, обливаясь кровью и потеряв сознание, рухнул Иуда, а все остальные ученики, охваченные жуткой паникой, бросились врассыпную. Марию поразила тогда до глубины души развернувшаяся перед её глазами картина позорного бегства тех, кто сидел за одним костром рядом с учителем, ел с ним, пил вино. Девушке некогда было кричать им вслед, взывать к их совести, ибо она, не раздумывая, как это когда-то сделал Иисус, спасая Марию от насильников, ринулась на помощь своему другу. Дралась девушка неистово и отчаянно. Она царапалась, кусалась, била своими маленькими, но крепкими кулачками налево и направо всех, не разбирая, в кого и куда попадала, пинала ногами своих противников, а одному даже откусила ухо. Но разве могла она, хрупкая юная девочка, по существу ещё ребёнок, противостоять почти трём десяткам крепких и вооружённых мужчин, служивших стражниками в Храме? Девушку сильно ударили по голове и после того, как она потеряла сознание, её грубо, словно сноп соломы, отбросили в кусты колючего терновника.
Мария быстро пришла в себя, вскочила с земли и, не обращая внимания на боль, бросилась следом за отрядом храмовников, благо он не успел далеко уйти.
Осторожно крадясь за стражниками, девушка проникла во внутренний двор дома главного священника Иерусалима. Она своими глазами видела, как закованного в цепи Иисуса завели в дом Каиафы. Во дворе тогда было много слуг и челяди. Неожиданно девушка заметила среди толпы одного из двенадцати учеников, которого все звали Кифой. Мария только хотела подойти к нему и предложить что-то предпринять для освобождения учителя, но её опередила какая-то незнакомая женщина, похожая на кухарку. Закричав, что она видела Кифу вместе с пленником на базаре и что он так же из бандитской шайки нищих галилеян, пришедших вместе со своим главарём в город, дабы в праздники грабить людей и прохожих, женщина вцепилась мёртвой хваткой в испуганного ученика Иисуса. Кифу тут же окружили слуги первосвященника и стали ему угрожать, если окажется, что он действительно пришёл в город вместе с проповедником.
– Что вы, что вы? Это ошибка! Я один проходил мимо этого дома, вижу, толпа собралась, дай, думаю, зайду любопытства ради, посмотреть, что случилось,… – растерянно улыбаясь и трусливо озираясь, оправдывался ученик Иисуса. Он хотел ещё что-то добавить, но, видимо, почувствовав на себе чей-то презрительный взгляд, внимательно осмотрелся и увидел Марию…
Девушка разозлилась. Она была удивлена, огорчена, поражена, как мог этот человек, которого учитель искренне любил и уважал, так скоро и трусливо отказался от дружбы с Иисусом. Мария, интенсивно работая локтями, постаралась пробиться сквозь толпу слуг к предателю, как она уже стала про себя величать своего бывшего единомышленника. Марии очень хотелось посмотреть тому в глаза, сказать несколько слов, но Кифа вдруг исчез. Он пропал, будто его здесь никогда и не было, и сколько девушка ни искала, она так и не смогла обнаружить его ни во дворе, ни на улице, ни на площади перед домом главного жреца.
Это уже потом, когда пройдёт какое-то время, ученик Иисуса будет вымаливать прощение у Марии за проявленное им мимолётное малодушие и трусость, умолять её никому не рассказывать о том позорном и публичном отречении, заискивать перед ней и втайне ненавидеть, как единственного свидетеля своего предательства. Мне даже не было известно, простила ли Мария его, но тогда, во дворе возле дома первосвященника галилейскому рыбаку здорово повезло, что ему удалось скрыться и от Мария, и вовремя отказаться от учителя. Однако поступок тот давний одного из учеников проповедника не остался навсегда тайным. Несмотря на то, что прошли недели, минули месяцы, но только нашлись доброхоты, которые донесли до людей правду о слабости ли, подлости ли, предательстве ли, но поступке мерзком и неправедном одного из ближайших друзей Иисуса. Однако произойдёт это не скоро, а пока девушка прямо от дома первосвященника пришла к моему дворцу.
Почему Мария совершила столь странный поступок, что она хотела добиться своим приходом, девушка, наверное, и сама не смогла бы ответить на данный вопрос, спроси её кто-нибудь тогда об этом. Но произошло всё случайно. Мария очень долго стояла возле дома Каиафы. Она дождалась, когда на улицу вывели задержанного проповедника и, не думая ни о чём, машинально двинулась следом за конвоем. Так Мария оказалась около ворот крепости Антония. Ждать там долго ей не пришлось. После того, как по моему приказу пленника Синедриона доставили в царский дворец, в котором я той ночью имел с проповедником неспешный разговор, юная галилеянка естественно очутилась возле моей иерусалимской резиденции.
