— Балбес, который это сооружение построил, живо ко мне!
Из темноты показалась фигура солдата. Не солдат, а грязное привидение. Эх! Опять это Витька Свекольников! Этот молодой солдат-первогодок, прибывший только два месяца назад из Союза, был не солдат, а ходячее недоразумение.
— Я, товарищ капитан, строил, строил, оно качалось, но я старался, честное слово, — виновато произнес он.
— Я, да я! головка от патефона!
— Свекольников, почему опять такой грязный? — грозно насупился я.
— Да вчера мылся. — Вечная виноватая улыбка не сходила с лица солдата. — Это сажа налипла, когда чай варил на костре, да пыль.
— Чай варил, как будто тобой чай варили!
— Свекольников, мы пойдем, чай в первом взводе попьем, а ты все восстанови, да чтоб ночью нас не прибило. Сильно устал? — посочувствовал Кавун.
— Есть немножко! — вздохнул Витька.
— В общем, строить нам дом и ложиться спать возле нас! Ты себе тоже создай укрытие. А Дубино, скажи, что освобождаю от охранения; будешь на связи. Охранять ночью нас будешь. Если меня «духи» ночью уволокут — вернусь, тебе яйца отрежу. Понял?
— Понял, — широко заулыбался Свекольников.
В темноте блестели зубы и глаза, а что лицо чумазое, заметно было даже в темноте. Лицо чернее черной ночи, а ведь не негр! Да, война в горах — не сахар. Воды — в обрез, на трое суток две-три фляги, и этой водой не помоешься. К нашему сухпайку в последнее время стали давать гигиенические салфетки, которые пахли спиртом и одеколоном. Одной из них можно протереть лицо, шею, пошоркать руки. Лицо ототрешь, а руки — чисто символически. Зубы не почистишь, это можно сделать лишь, когда к технике спустишься. Вот тогда и помоешься и попьешь вволю.
В первом взводе у костерка, спрятавшись за камнями, сидели два узбека и кипятили в чайничке воду. Он был маленький на литр кипятка, взятый в каком-то кишлаке, и давно весь покрылся сажей толщиной в палец. Вода уже закипела. Солдаты о чем-то разговаривали на родном языке.
— Ну, что, бабаи, согрели чай? Чего молчим? Заварку покруче навести — и все свободны! Разводите свои «хала-бала» во сне!
Улыбки стерлись с лица. Якубов-маленький разлил жидкость по кружкам и уже хотел уходить, но ротный остановил его схватив за рукав.
— Якубов! Ты почему все время волком глядишь? Глаза у тебя недобрые, взгляд мне твой не нравится! Подобрей или сгною в нарядах!
— По-рюски не понимай, капитан! — ответил тот и, закинув за спину автомат, заковылял в темноту.
— Вот и пойми их: о чем говорили — не поймешь, глядит волчонком, в глазах — неприязнь. Прижмешь — улыбается, а отвернешься — жди нож в спину. «Узбекская мафия» в роте сильна. Нужно ее искоренять, а у меня замена на носу. Так что это твои заботы, и будут заботами нового ротного. Я и так уже в Афгане пересидел, переслужил, — выдал глубокомысленно ротный.
— Ваня, не все они — гнусы. Вон Якубов-большой, которого Гурбоном зовут — отличный боец, Рахмонов — хороший механик, — слабо возразил я.
Это было чисто символическое возражение. Мусульмане, за исключением таджиков, воевать не любили и не хотели. Чай погонять, плов сварить, мясо пожарить — это они любят, а воевать — нет. Да и война со своими — единоверцами, им тем более была неприятна. Вот если б где-нибудь в Европе против «бледнолицых», может, все было бы по-другому, но и то, вряд ли. Не солдаты они, хлопкоробы.
— Узбек — не солдат, узбек — дехканин, — подытожил Кавун. — У меня в роте, когда я стоял на посту, на дороге, такой случай был. Ночью «духи» поперели на выносной пост. Сержант-узбек побежал, и все остальные узбеки побежали. Их на склоне потом духи и перестреляли. А за пулеметом остался русский солдат. Он и бился до последнего патрона, и подорвал себя последней гранатой. Но если б все отстреливались, то «духи» бы не подобрались даже к посту. Все бы выжили. Вспомни, в Бамиане кто струсил? Хайтбаев! Как шакал, ползал, скулил. А ведь сержант! Кто сбежал от Острогина? Хафизов! А ведь у него был пулемет! А с пулеметом Сергей ту высоту бы удержал. Таджики — это бойцы, настоящие солдаты. Вон, «братья-мусульмане»: что Зибоев, что Мурзаилов — это настоящие орлы! А узбек — не солдат. Русский царь, где их всегда использовал? В трудовой армии: окопы рыть, дороги строить. А у нас их в роте тридцать процентов, а всего, мусульманского «интернационала» процентов шестьдесят. Вот и бьемся: офицеры, зам. комвзвода да несколько солдат. Хорошо, не бегут и в спину не стреляют, и то ладно. Да, к сожалению, они нас, русских, не любят.
— Ваня, ты ж украинец? — засмеялся я.
— Я не украинец, повторяю, а хохол! Разницу уже знаешь? Нет еще? У Подорожника не спросил? Я тебе уже ведь говорил. Расскажет, поинтересуйся, — вновь рассмеялся ротный. — Ладно, давай пить чай. А все очень просто: украинец — живет на Украине, а хохол — там, где лучше.
Чай был отменный, хорошо заварен. Откуда-то взялись пара лепешек и сахар.
— Вот видишь: чай, лепешки сделали — мастера. Передвижная чайхана. А воевать — это не они, — с грустью закончил ротный.
Чай в горах на свежем воздухе, под звездами, когда нет изнуряющей жары, обдувает легкий прохладный ветерок — это верх блаженства. Да если он заварен мастерски, да еще настоящий, а не помои, то так бы всю ночь сидел и пил. И лепешки были хороши. Теплые камни грели тело, вытянутые ноги сильно гудели. Шесть часов отдохнут мои конечности, а завтра вновь их разбивать и стаптывать. Сколько придется пройти, никто не знает. Пройти-то что, а вот штурмовать мощный укрепрайон, где несколько пулеметов — вот где беда!
— Ваня, какие сегодня потери были в батальоне? — спросил я с уныло.
— У нас в роте, сам знаешь, никаких, а в разведроте и у десантуры имеются. У разведчиков — один убит и трое ранено. В третьей роте тоже троих зацепило, в разведвзводе зацепило одного, один ранен во взводе связи. Еще нашу вертушку сбили и штурмовик повредили.
— Я в бинокль наблюдал, как штурмовик заходил на бомбометание, а «дух» даже не прячется, а стоит и стреляет в упор из ДПШ. Там сзади пещерка, он на минуту скроется, а как самолет пролетает над укреплениями, выбегает и вслед — очередь за очередью.
— В этих Черных горах за месяц уже четыре летательных аппарата сбили, вот нас и притащили сюда! Жуткие места. Граница с Пакистаном рядом. Оружие и боеприпасы в Афганистан рекой текут, не экономят. Караван приходит за караваном.
— Как думаешь, возьмем завтра высоту? Или опять поползаем под ней и отойдем.
— Думаю, поверь моему опыту заменщика, ловить им нечего. Мы сегодня их крепко обложили, вокруг по всем высоткам сидим, они не будь дураками, ночью по распадку уйдут к границе. Чего им упираться? Свое дело «духи» сделали, нам вломили по первое число. Не дураки они, отступят! Хотя всякое может быть. Вот если не уйдут, то завтра будет еще та «мясорубка». Эх! Где ты, замена? Заменщик! Сволочь! Где ты? — с тоской в голосе закончил свою речь командир.
