Я остановился перед умирающим, не зная, что делать дальше. Его веки внезапно затрепетали, глаза открылись и уставились на меня. Казалось, он меня узнал. Губы его зашевелились, издав неясный всхлип. Взгляд переместился с моего лица куда-то вперед. Чтобы лучше разобрать издаваемые им неясные звуки, я пригнулся и шагнул ближе. При этом ногой я наступил на нечто вроде куска сырого мяса. Рефлекторно я отдернул ногу и взглянул вниз. И рефлекторно же издал вопль, поняв причину обильного кровотечения изо рта Уайэта.
На ковре валялся отрезанный язык!
Подавляя позывы тошноты, я наклонился к губам Уайэта. Из немеющих губ доносились неясные стоны и хрипы. Почудилось на мгновение, что я слышу «о-о-он…».
Я понял, что умирающий пытается донести до меня что-то важное, какую-то информацию о преступнике, может быть, даже назвать его имя.
— Он? — повторил я. — Ну, ну, кто он?
Но Уайэт не смог больше ничего произнести. Правая нога судорожно заколотилась об пол, возвещая смертные судороги агонии. Из глотки вырвался булькающий хрип, глаза закатились, тело выгнулось дугой… И милосердная — иначе не скажешь — смерть прервала его страдания.
Часть вторая
ЧЕЛОВЕК С ЗАПАДА
Глава седьмая
Уильям Уайэт был мне едва знаком. Лишь однажды я встречал его прежде и разговаривал с ним в течение часа в своей гостиной накануне убийства. Однако этого часа хватило, чтобы составить представление о его личности.
Он остался в моей памяти как человек редких достоинств и высоких моральных качеств. Личные физические характеристики, особенности организма позволили ему испытать на себе все «прелести» невежества и лицемерия человеческого общества. Тем не менее он не озлобился, жизнь не ожесточила его. И то, что такая достойная, такая выдающаяся личность подверглась столь неслыханной жестокости, казалось мне верхом земной несправедливости. Трагизм ситуации усугубило то обстоятельство, что смерть Уайэта уже через несколько часов привела к всплеску насилия и варварства.
Лишь только Уайэт испустил последний вздох, я понесся к парадной двери, отпер ее и завопил во всю мочь, призывая на помощь.
За несколько месяцев до описываемых событий полиция Нью-Йорка как будто родилась заново. До реформы порядок в городе охраняли так называемые «кожаные загривки», плохо оплачиваемые патрульные, щеголявшие кожаными шлемами. И вот сонных ночных сторожей сменила профессиональная «звездная полиция», названная так по форме личных блях, сверкавших на груди героев правопорядка.
Один из этих полицейских нового толка и оказался поблизости, дежуря на аллеях прилегающего к дому Уайэта парка. Услышав мой крик, он тут же устремился на помощь. Ко мне на крыльцо взбежал крепко сбитый молодой человек с маленькими, несколько поросячьего вида глазками, которые чудесным образом расширились до невероятных размеров, когда он в ответ на свой вопрос «Что случилось?» услышал мой нервный выдох: «Убийство!»
Я схватил его за руку и поволок внутрь. Увидев место происшествия, полицейский открыл рот и мертвенно побледнел, однако не растерялся и, гаркнув мне: «Сидите здесь!», понесся за подкреплением. Оставшись один, я прошаркал к удобному мягкому креслу в углу комнаты и со стоном рухнул в него, совершенно обессиленный.
Я так и сидел в этом кресле, когда, примерно через час, в комнате Уайэта уже толпились с полдюжины официальных лиц, прибывших по вызову юного стража порядка. Присутствовал и он сам. Как я узнал позже, звали его Бойл. Старший полицейский чин, высокий, крепкий и постоянно хмурый капитан Даннеган, порыкивал командным голосом.
Присутствовали также коронер мистер Коутс, как-то в лад обстановке напоминавший ходячий труп, а также упитанный судебный медик доктор Лайл Хоникатт, как говорили, в своем ремесле крупный специалист. Двое последних закончили обследование тела бедного Уайэта, перенесенного с кресла на ковер и теперь милосердно прикрытого белой простыней. Над проступившими сквозь простыню кровавыми пятнами уже вились зеленые, отливающие радужными переливами мухи.
Капитан приказал открыть окна, чтобы развеять душную атмосферу помещения, в котором уже угадывалась сладковатая трупная отдушка. Сидя вплотную к окну, я воспринимал доносящийся через него гул голосов все возраставшей толпы, состоявшей, по моему предположению, главным образом из многочисленных праздношатающихся.
Время от времени снаружи за подоконники цеплялись чьи-то пальцы, и снизу всплывала любопытная физиономия, очевидно принадлежащая телу, подпираемому снизу плечами делегировавших разведчика любопытствующих. Капитан Даннеган, заметив очередную пару выпученных глаз, взрыкивал в направлении окна, и физиономия тотчас исчезала. Один из верхолазов, правда, осмелился ослушаться приказа, но тут же получил дубинкой по пальцам и с воплем провалился вниз.
Почти сразу после прибытия капитан подробно допросил меня. Я рассказал ему всю историю, начиная от появления Уайэта в моем доме предыдущим вечером и вплоть до обнаружения несчастного. Стараясь не впадать во многословие, я рассказал и о том, как стучал в дверь, как услышал подозрительный звук, проник в дом через заднее окно и как прибыл к месту трагедии.
Когда я закончил, капитан, все время внимательно меня рассматривавший прищуренными глазами, сразу проявил интерес к документу, о котором вел речь Уайэт. Я ответил, что не представляю, что это за документ, так как его владелец предпочел не упоминать его содержания. Узнал я лишь о том, что написан он рукою человека весьма важного и известного, что и делало бумагу столь ценной и привлекательной для любого, кто узнал бы о ее существовании.
Тут капитан Даннеган нахмурился еще больше, хотя казалось, что дальше некуда.
— М-да, ограблением здесь не пахнет, — проворчал он. — В комнате ничего не тронули. Как и во всем доме.
Действительно, поражал порядок в помещении, что особенно контрастировало с неистовостью нападения на несчастную жертву. Как будто горничная только что вышла из комнаты, закончив уборку. Единственное исключение — центральная часть комнаты вокруг кресла.
— Убийство, тяжкий случай, и ясно, кто орудовал, — продолжал капитан Даннеган. — Скальп! С-скотина… И двух дней не прошло, снова ударил.
— Да-а, очевидно, так, — еле слышно протянул я.
Прежде чем продолжить расследование, капитан, разъяснив, что у него еще могут возникнуть ко мне вопросы, приказал мне оставаться в доме Уайэта, не покидая помещения без его разрешения. Я заверил его, что, разумеется, остаюсь в распоряжении полиции.
Вряд ли читатель удивится, если я скажу, что организм мой, весьма чуткий и нервный, был на грани срыва от навалившихся трагических событий. Таким образом, ограничение свободы перемещения не принесло мне дополнительных огорчений. Хотя глаза я закрыл, главным образом не вследствие усталости, а чтобы не видеть сцену трагедии и прикрытые простыней останки Уайэта, сознание мое тут же отключилось, и я погрузился в тяжелый сон, напоминающий летаргию.
