Ее затолкали в большой желтый фургон вместе с участниками демонстрации, привезли в тюрьму. Камеры были переполнены, даже сесть и то было невозможно. И та женщина все кричала, причитала — что-то о ребенке, кажется, дома ее ждал больной ребенок. Краснолицый белый занес дубинку над ее головой. Рука его опустилась — раз, другой, третий… Мириам охватил ужас — она протиснулась к решетке, просунула руки сквозь прутья и увидела других полицейских. Они тоже кричали; лица у них были дикие. Кто-то оттолкнул ее назад. Крики женщины резко оборвались…
Сейчас страх вернулся. Снова замкнутое пространство, запертая дверь. Ее снова арестовали без всякого повода, без вины. Она вскочила, когда открылась дверь. Вошла белая женщина, села напротив.
— Как мне убедить вас в том, что мы хотим помочь Тобеле? — Янина Менц нарочно назвала мужа женщины по имени.
— Вы не имеете права держать меня здесь! — крикнула Мириам, сопротивляясь страху.
— Мэм, те, кто его используют, плохие люди. Его подвергают ненужной опасности. Ему солгали, его запутали.
— Я вам не верю. Он был другом Тобелы.
— Был. Много лет назад. А сейчас он переметнулся. Он хочет всех нас продать. Продать нашу страну. Он хочет причинить нам вред и использует Тобелу.
По лицу Мириам Янина поняла, что та колеблется; надо еще нажать.
— Мы знаем, что Тобела хороший человек. Мы знаем, что он был героем Борьбы. Мы знаем, что он ни за что не согласился бы участвовать, если бы знал, в чем дело. Мы все можем решить и вернуть его домой, но нам нужна ваша помощь.
— Моя помощь?
— Вы общались с журналистами…
— Она тоже хотела помочь. Она тоже была на стороне Тобелы.
— Мэм, они просто манипулировали вами.
— А вы?
— Ну подумайте сами: каким образом журналисты могут вернуть Тобелу домой? Вот мы на это способны. С вашей помощью.
— Я ничего не могу сделать.
— Вы ждете звонка от Тобелы?
— Почему вы спрашиваете?
— Если бы мы хотя бы могли кое-что ему передать…
Мириам пристально посмотрела на Янину: на ее глаза, губы, руки.
— Я вам не верю.
Янина вздохнула:
— Потому что я белая?
— Да. Потому что вы белая.
Капитану Тигру Мазибуко не спалось. Он ворочался на раскладушке. В Кимберли было тепло и сыро — не слишком жарко, но все же жарко. Влажность была высокая, а комната недостаточно проветривалась.
Из-за чего он испытывает такую ненависть к Мпайипели?
Этот человек участвовал в Борьбе. И он не продал своих товарищей.
Откуда взялась такая сильная ненависть? Она захватила его, из-за нее он не выдержал, накинулся на Малыша Джо. Прежде такого с ним не случалось.
Почему?
Они имеют дело с обычным человеком средних лет, который давным-давно пережил свою минуту славы.
Так почему же?
Снаружи послышался грохот.
Ну как тут заснешь?
Прилетели «ройвалки». Стекла задребезжали. Еще раньше грохотали военные грузовики; они уезжали один за другим с одной-единственной целью. Солдатам приказано было организовать временные блокпосты на всех дорогах — даже второстепенных и проселочных. Они закидывали частую сеть ради поимки одной-единственной рыбки.
Он снова перевернулся.
Какая разница, в чем истоки ненависти? Главное — держать себя в руках. И направлять ненависть в нужное русло.
Применить любые средства, сказала Янина Менц. Иными словами, если надо, придется пристрелить мерзавца.
Господи, с какой радостью он это сделает!
22
Команда из шести человек отправилась в Гугулету, в дом Мириам Нзулулвази.
Первым делом они засняли обстановку на видео и сделали несколько снимков цифровой фотокамерой — чтобы потом расставить все точно по местам. Потом начался методичный, утомительный обыск. Профессионалам прекрасно известно, куда прячут ценные вещи обычные граждане и опытные преступники. Ни одна трещина, ни один укромный уголок не остались без внимания. Все полы и стены простучали, прослушали стетоскопами, просветили мощными фонарями щели между крышей и потолком. Отмычки для буфетов и дверей не понадобились. Один из шестерых, руководивший обыском, сосредоточенно наговаривал текст для протокола в диктофон размером с ладонь, напоминая бизнесмена, который диктует деловое письмо.
Дом был маленьким и не слишком заставленным. Обыск занял два часа десять минут. Потом команда уехала. Старший позвонил начальнику, Винсенту Радебе.
— Ничего, — доложил он.
— Совсем ничего? — спросил Винсент Радебе.
— Ни оружия, ни наркотиков, ни наличных. Несколько балансов счета из банка. Обычные документы. Мпайипели учится в заочной школе; мы нашли письма из канцелярии и учебники. Журналы, карты; в платяном шкафу жены — сентиментальные любовные записки. «От Тобелы Мириам. Я люблю тебя так, я люблю тебя эдак». Больше ничего. Самые обычные люди.
Винсент покачал головой. Так он и думал.
— Да, вот еще что. За домом — огородик. Очень ухоженный. Я таких помидоров уже сто лет не видел!
На пресс-конференции очень важно сформулировать свой вопрос так, чтобы другие журналисты не догадались о том, что тебе известно.
Вот почему, после того как министр прочла подготовленное заявление о непростой биографии и криминальном прошлом Тобелы Мпайипели и отмела все наскоки корреспондентов радио, газет и телевидения стандартной фразой: «Секретный характер операции не позволяет мне ответить на ваш вопрос», Аллисон Хили подняла руку:
— Скажите, пожалуйста, производились ли аресты в связи с данной операцией?
Не зная, что ответить, министр замялась. Наконец она дала обтекаемый ответ, который сошел бы в любом случае:
— Насколько мне известно, нет.
Позже госпожа министр от всей души пожалела о своем неосторожном заявлении.
Мириам принесли кофе и бутерброды. Она спросила, когда ее отпустят. Тот, кто принес еду, ничего не знал, но обещал узнать.
Она не притронулась ни к кофе, ни к еде. Ей было по-прежнему страшно. Стены душили ее. Она чувствовала себя той несчастной из полицейского участка. Она рвалась домой, к ребенку, ей хотелось закричать: «Выпустите меня!»
Она должна забрать Пакамиле. Сынишка еще маленький. И потом, что же будет с работой? Что подумают про нее в банке? Может, они решили, что она преступница? Уволят ли ее? А может, начальству объяснят, почему за ней приходили?
Ей нужно выбраться отсюда.
Она обязательно должна выбраться.
