Ей пришлось силой возвращать себя в настоящее — туда, где священник терпеливо ждал, когда же она нарушит молчание.
Интересно, подумала она, почему воспоминания так тесно связаны с запахами. Теперь она явственно ощущала запах Вильюна — дезодорант, пот, семя, трава, песок.
— У девятой лунки я забеременела, — сказала Кристина, протягивая руку за очередным платком.
14
Баркхейзен, врач-очкарик, — на сей раз он заплел свои жидкие пряди в подобие косицы, — снова пришел на следующее утро, после того как Гриссел без всякого желания, без аппетита проглотил завтрак.
— Рад, что вы едите, — сказал Баркхейзен. — Как вы себя чувствуете?
Гриссел отмахнулся: какое это имеет значение?
— Аппетита нет?
Он кивнул.
— Тошнит?
— Немножко.
Врач посветил ему фонариком в глаза.
— Голова болит?
— Да.
Он приставил к груди Гриссела стетоскоп и стал слушать его, держа руку на пульсе.
— Я нашел вам жилье.
Гриссел ничего не ответил.
— Друг мой, сердце у вас как у лошади. — Доктор убрал стетоскоп, сунул его в карман белого халата и сел. — Ничего особенного. Квартирка с одной спальней в Гарденз, внизу кухня и гостиная, наверху спальня, есть душ, ванна и туалет. Тысяча двести в месяц. Дом старый, но чистый.
Гриссел отвернулся к другой стене.
— Ну как?
— Не знаю.
— Что с вами, Бенни?
— Док, только что я злился. А сейчас мне плевать.
— На кого злился?
— На всех. На жену. На себя. На вас.
— Не забывайте, что сейчас вы проходите процесс оплакивания, потому что ваша подружка — бутылка — умерла. Первая реакция — гнев на кого-то — возникает именно поэтому. Есть люди, которые на несколько лет застревают на стадии гнева. Их истории можно услышать на собрании «Анонимных алкоголиков»: они поносят всех и всё, орут, ругаются. Но это не помогает. Потом приходит депрессия. Она идет рука об руку с синдромом отмены. И апатия, и усталость. Через это нужно пройти; вам нужно вынырнуть на другой стороне ломки, миновав гнев, прийти к смирению и принятию. Вы должны продолжать жить.
— Зачем?
— Вы должны построить для себя новую жизнь. Вам нужно найти что-то на замену питью. Вам нужен досуг, хобби, физические упражнения. Но сначала живите одним днем, Бенни. Сейчас мы с вами толкуем как раз о завтрашнем дне.
— У меня ничего нет. Только два чемодана с вещами, и все.
— Если вы согласитесь въехать в ту квартиру, жена пришлет вам кровать.
— Вы с ней говорили?
— Да. Она хочет вам помочь, Бенни.
— Почему она не навестила меня?
— Она сказала, что в прошлый раз слишком легко поверила вам. Сказала, что на этот раз будет тверда. Она увидит вас только тогда, когда вы будете совершенно трезвы. По-моему, она решила правильно.
— Здорово вы все придумали, да?
— «Королевский заговор». Все против вас. Против вас и вашей бутылки. Знаю, Бенни, вам сейчас трудно, но вы крепкий парень. У вас все получится.
Гриссел молча смотрел на врача.
— Давайте обсудим ваши лекарства, — продолжал Баркхейзен. — Я намерен выписать вам…
— Зачем вы это делаете, док?
— Затем, что лекарства вам помогут.
— Нет, док, я не о том. Зачем вы со мной возитесь? Сколько вам лет?
— Шестьдесят девять.
— Ничего себе! В таком возрасте люди давно сидят на пенсии.
Баркхейзен улыбнулся, сверкнув глазами за толстыми стеклами очков:
— У меня есть домик на побережье, в Витсанде. Мы прожили там три месяца. За три месяца отремонтировали домик, вылизали садик, перезнакомились с соседями. Потом мне захотелось выпить. Я понял, что это не мое.
— И вы вернулись.
— Чтобы осложнять жизнь людям вроде вас.
Гриссел долго смотрел на пожилого врача. Потом сказал:
— Так что насчет лекарств, док?
— Я выпишу вам налтрексон. Торговое название — «РеВиа», только не спрашивайте меня почему. Это лекарство помогает снять симптомы ломки, и у него нет серьезных противопоказаний, если только не нарушать дозировку. Но есть одно условие. Первые три месяца вы должны приходить ко мне раз в неделю, и вы должны регулярно посещать собрания «Анонимных алкоголиков». Это не обсуждается. Либо вы соглашаетесь, либо ничего не будет.
— Я согласен.
Он не колебался.
— Вы уверены?
— Да, док, уверен. Но я хочу кое-что вам рассказать, чтобы вы заранее понимали, во что ввязываетесь.
Гриссел постучал себя указательным пальцем по виску.
— Говорите.
— Док, я слышу крики. И хочу знать, заглушит ли их ваше лекарство.
В кабинет зашли дети священника — пожелать спокойной ночи. Они тихо постучались, и отец не сразу впустил их.
— Извините, пожалуйста, — сказал он, а потом крикнул: — Войдите!
Двум мальчикам-подросткам с большим трудом удавалось скрывать любопытство и не глазеть на нее.
Старшему было уже лет семнадцать. Высокий, как отец, с крепким молодым телом. Он окинул жадным взглядом ее грудь и ноги. Успел заметить и скомканный бумажный платочек в руке у странной посетительницы.
— Спокойной ночи, папа.
Мальчики по очереди поцеловали отца.
— Спокойной ночи, ребята. Спите сладко.
— Спокойной ночи, мэм, — сказал младший.
— Спокойной ночи, — вторил ему старший. Повернувшись спиной к отцу, он заглянул ей в глаза с нескрываемым интересом.
Кристина поняла, что он инстинктивно почувствовал ее слабость и уязвимость — как собака, которая сразу чует кровь.
Ее охватила досада.
— Спокойной ночи, — сказала она, напуская на себя неприступный вид и отводя глаза.
Мальчики закрыли за собой дверь.
— На следующий год Ричард пойдет в выпускной класс. — В голосе священника слышалась отцовская гордость.
— У вас только двое сыновей? — механически спросила она.
— Они стоят целой дюжины.
— Могу себе представить.
— Хотите еще чего-нибудь? Может, еще чаю?
— Мне надо попудрить носик.
— Конечно. По коридору, вторая дверь налево.
Кристина встала, разгладила юбку спереди и сзади.
— Извините, — сказала она, открывая дверь и выходя в коридор. Она нашла туалет, включила свет и села на унитаз.
