Гриссел поспешно рассказал ей о Сангренегре и спросил, сработает ли, по ее мнению, его метод. Она сжимала в руках сумочку.
— Было бы лучше, если бы вы смогли раскинуть сети за пределами Кейптауна. Здесь он ощущает давление.
— Я угощаю, — предупредил Гриссел. — А он придет?
Илзе Броди вынула из кошелька банкнот в десять рандов.
— Платим пополам, — сказала она, засовывая банкнот под блюдечко. — Он придет. Если вы нужным образом разыграете карту с прессой, он придет.
Он поехал вдоль берега, потому что хотел вернуться в Кэмпс-Бэй. Около Грин-Пойнта он увидел стройплощадку. Многоэтажные недостроенные дома; рекламные плакаты в романтических красках расписывали конечный продукт. «От 4 млн. рандов». Интересно, оживит ли новый квартал этот городской район. Что будут делать застройщики с местными бомжами, которые живут тут коммунами? И со старыми, обветшалыми строениями, которые портят вид — настоящие трущобы, облупившаяся краска сходит со стен длинными лохмотьями. Почти на всех старых домах объявления: «Сдается комната. Оплата почасовая».
Дешевые притоны напомнили ему о Кристине ван Роин. Он должен рассказать ей, какие у них планы, но надо осторожно подбирать выражения.
Дальше его путь лежал через Си-Пойнт. Очень красивый вид, если смотреть со стороны моря. Но такая красота — сплошная фальшь: стоит чуть свернуть, и натыкаешься на упадок и разрушение, темные углы и грязные проезды. Он остановился на светофоре и увидел, что фасад здания, выходящего на море, обнесен лесами. Интересно, кто выиграет? Здесь столкнулись Европа и Африка — богатые британцы и немцы против нигерийских и сомалийских наркосиндикатов. Южноафриканцы оттеснены на второй план; им доступна лишь роль зрителей. Все зависит от количества вложенных денег. Если победят большие деньги, преступность переместится отсюда в другое место, скорее всего в южные пригороды Кейптауна. Или в район Кейп-Флэтс.
Вероятно, все же победит богатство, потому что вид отсюда уж больно хорош. Вот что сделали деньги. Как всегда, самое красивое достается богачам. А полицию оттеснили в Бракенфелл.
На перекрестке с круговым движением он повернул налево, в Квинс, потом направо, на Виктория-стрит, продолжая двигаться вдоль моря, через Бэнтри-Бэй. Перед многоквартирным жилым домом впритык, бампер к бамперу, стояли «мазерати», «порше» и БМВ-Х5. Здесь, в богатых кварталах, он никогда не чувствовал себя уютно. Как будто оказывался в чужой стране.
Клифтон. Дорогу переходит женщина с двумя маленькими детьми. Она несла большую пляжную сумку и сложенный зонтик. На ней бикини; вокруг бедер кусок материи, который то и дело раздувается от ветра. Высокая, красивая, длинные каштановые волосы до талии. Она рассеянно смотрела на дорогу — мимо него. Он, в своей средненькой полицейской машине, был для нее невидимкой.
Он подъехал к тому месту, где Нижняя Клоф-стрит изгибалась налево, а потом сделал разворот к Круглому дому. Три раза проехал вверх и вниз по улице, пытаясь сообразить, откуда появится убийца с ассегаем. Здесь он припарковаться не может — слишком открытое место. Придется долго идти пешком — возможно, от самой Сигнальной горы. Тогда, покончив с Сангренегрой, он побежит под гору, а не в гору.
А может, он не захочет продираться через заросли? Может, попытается войти по улице?
Илзе Броди сказала: «Он мужественный человек». И еще: «Интеллект выше среднего».
Гриссел позвонил Буши Безёйденхауту и спросил, где тот находится. Безёйденхаут ответил: они нашли дом, расположенный на другой стороне улицы, наискосок от дома Сангренегры. Он принадлежит одному итальянцу, который постоянно живет в Европе. Ключи от дома им дал агент по недвижимости. Им не разрешили курить в доме. Гриссел ответил, что едет.
Почти тут же зазвонил его мобильник.
— Гриссел.
— Бенни, это Джон Африка.
Комиссар!
36
Тобеле хотелось принять душ, поесть и поспать.
Он ехал по Йорк-стрит в Джордже и увидел вывеску: «Клуб и гостиница «Протей». Название мало что ему говорило. Он остановился перед зданием и уже положил руку на сумку, когда диктор по радио заговорил о колумбийце и похищенной девочке.
Он слушал, по-прежнему держа рукой ремень сумки, другой рукой держась за дверцу и глядя на фасад отеля.
Он просидел так минуты три-четыре и выслушал все до конца. Потом отпустил сумку, завел мотор и переключился на заднюю передачу. Развернулся и покатил по Йорк-стрит, свернул направо, на улицу Лангенховена. Его путь лежал к перевалу Утениква.
Полицейских, которые должны были охранять дверь квартиры Кристины ван Роин, на месте не оказалось. Гриссел постучал; он решил, что они внутри.
— Кто там? — послышался приглушенный голос из-за двери.
Он назвался. Охранников не оказалось и внутри, иначе она не стала бы подходить к двери сама. Когда открылась дверь, он сразу увидел ее лицо. Кристина ван Роин выглядела неважно. Бледная, глаза распухли.
— Входите.
На ней была шерстяная кофта, хотя на улице совсем не было холодно. Она ссутулила плечи. Гриссел подозревал: она знает, что больше никогда не увидит своего ребенка. Она присела на диван. Он увидел, что по телевизору идет мыльная опера — звук приглушен. Может быть, так она просто проводит время?
— Вы знаете, что его отпустили под залог?
Она кивнула.
— Вы знаете, что устроили это мы?
— Мне рассказали.
Голос ровный, как если бы ей было все равно.
— Мы считаем, он приведет нас к Соне.
Кристина молча смотрела в телевизор — там мужчина и женщина о чем-то разговаривали, стоя лицом к лицу. Они ссорились.
Гриссел сказал:
— Мы просто предполагаем… Нам помогают психологи из отдела судебно-медицинской экспертизы. Они говорят, существует большая вероятность того, что он приведет нас к ней.
Она снова повернулась к нему. Она знает, подумал Гриссел. Она уже знает.
— Хотите кофе? — спросила Кристина ван Роин.
Он задумался. Он хотел есть. Он не ел с утра.
— Можно я выйду и что-нибудь куплю? В ресторане, где торгуют навынос?
— Я не голодна.
— Когда вы ели в последний раз?
Она не ответила.
— Вам надо поесть. Что вам принести? Хотя бы немножко.
— Что хотите.
Он встал.
— Пиццу?
— Погодите.
Она встала и ушла в кухню. К дверце большого двухдверного холодильника была прикреплена рекламная листовка ресторанчика.
— Они торгуют навынос, — сказала она, вручая листовку Грисселу и снова садясь. — Я не хочу, чтобы вы сейчас уходили.
