— Нас когда расселяли, дали каждому по квартире, — зачем-то пояснил он.
— И где же? — поинтересовалась Рогова.
— В Бирюлево.
— Ну да, правильно, там же, где Люся, — вспомнила она. — Но это не годится, слишком далеко. Я тебе в центре сделаю. Непросто, конечно, но думаю в управлении мне пойдут навстречу. Как ты считаешь?
— Конечно! — восторженно откликнулся Кирилл. — Кто же вам откажет?
— В крайнем случае обращусь к мэру. Театр позаботится о тебе, можешь на этот счет не волноваться. Важно, готов ли ты полностью отдать себя театру?
— Готов! — выдохнул Кирилл.
— Молодец! — блеснула глазами Рогова. — Только искусство может возвысить нас, придать особый смысл нашей жизни, избавить нас от наших внутренних комплексов. Посмотри на меня. Я целиком посвятила себя искусству, и поэтому у меня нет всех этих дурацких комплексов! Оттого я так молодо выгляжу, не правда ли?
— Правда, — подтвердил Кирилл, стараясь произнести это так, чтобы Эльвира Константиновна не почувствовала никакой неуверенности в его ответе.
На самом же деле народная артистка при ближайшем рассмотрении показалась ему вполне молью траченой. Это было любимое Светкино выражение, которое та применяла по отношению к большинству женщин.
Кирилл не мог не признать, что в данном случае оно подходило как нельзя лучше.
— Ну вот и хорошо, — тем временем загадочно произнесла Рогова.
На какое-то время повисла неловкая пауза.
Кирилл сосредоточенно рассматривал орнамент на желто-зеленом ковре.
— А скажи-ка мне, Кирилл, ты что, один живешь? — неожиданно спросила Эльвира Константиновна. — Или у тебя кто-то есть? Расскажи мне поподробней о своей личной жизни. Ты можешь говорить мне абсолютно все, без утайки.
Кирилл смутился. Вопрос застал его врасплох, и он не мог решить, что именно стоит рассказывать о Светке художественному руководителю театра. Интуитивно чувствовал, что здесь следовало быть осторожным.
Рогова тут же уловила его колебания, усмехнулась, успокаивающим жестом положила руку ему на колено.
— Да не волнуйся ты так, — сказала она. — Мы должны быть предельно откровенны друг с другом, если хотим добиться успеха. Режиссер — это как врач, понимаешь? Доверься ему.
— У меня есть девушка, — слегка запинаясь, проговорил Кирилл, — моя невеста. Мы с ней живем вместе. Собираемся вот-вот пожениться.
Рогова многозначительно покачала головой.
— Так я и думала, — печально произнесла она. — Мальчик мой, какой же ты еще глупый. — И свободной рукой она нежно погладила Кирилла по голове. Другая по-прежнему покоилась у него на коленке. — Запомни на всю оставшуюся жизнь. Если ты хочешь чего-то добиться в искусстве, у тебя может быть только одна любовь — это театр. Поверь мне, сейчас тебе будет совершенно не до женитьбы…
Субтон, которым разговаривала Эльвира Константиновна, звучал все более интимно. Кирилл поймал себя на том, что с упоением вслушивается в звук ее голоса. Этот струящийся, обволакивающий звук оказывал на него какое-то завораживающее воздействие.
— Я сочувствую твоей невесте, — журчал голос, — но ей придется с этим смириться. Если она тебя искренно любит, то она поймет. И уйдет с твоей дороги. Чтобы не мешать тебе, не виснуть тяжелыми кандалами на твоих ногах…
Кирилл с некоторой растерянностью внимал словам народной артистки. Тоненькая, легкая Светка, которую он обожал таскать на руках, никак не вязалась в его голове с упомянутыми кандалами.
— Ничего не поделаешь, — вдохновенно продолжала Эльвира Константиновна, — тебе придется с ней расстаться. Чем раньше это произойдет, тем лучше. Ты не можешь себе позволить принадлежать этой девушке. Ты должен отдаться театру. Целиком, без остатка. Только тогда ты состоишься. Я понимаю, это тяжело, но ты обязан положить эту жертву на алтарь искусства. Это твой долг перед самим собой, перед своим талантом. Мы, люди театра, все это делаем…
Заставляя себя вслушиваться, Кирилл все более ощущал, что с ним происходит что-то необычное. Удивительная истома постепенно охватила его. Он уже не осознавал, что именно произносит Рогова. Звуки ее притягательного, гипнотического голоса долетали до него издалека, словно сквозь какой-то туман.
Она говорила все жарче, наклонялась к нему все ближе. Неожиданно Кирилл заметил, что рука ее тяжело переместилась к нему на ширинку, и с удивлением обнаружил, что ему это было крайне приятно. Все у него в паху напряглось до предела.
Он вдруг увидел лицо Эльвиры Константиновны очень близко, совсем рядом. И тут же остро пахнуло какими-то сладкими, почти приторными духами.
Кирилл почувствовал прикосновение мягких губ, и тотчас ее язык оказался у него во рту и стал ворочаться там с непостижимой ловкостью.
Так продолжалось довольно долго, потом Рогова слегка оттолкнула его.
— Ты сумасшедший, — пробормотала она, задыхаясь, — что ты со мной творишь?..
И немедленно, не давая ему опомниться, стала вылизывать и целовать его шею, подбородок, щеки, нос, лоб. Ее гибкий язык залез к нему в ухо. Все перед глазами у Кирилла поплыло, он медленно прикрыл их и, не сознавая, что делает, крепко прижал Эльвиру Константиновну к себе, вдавливая пылающее лицо в пышную мягкую грудь.
Рогова слабо застонала, в свою очередь обхватила его голову. Язык ее при этом переместился на его мочку.
Она облизала ее и стала самозабвенно сосать, сладко причмокивая.
Внезапно острейшая боль пронзила Кирилла. Он громко вскрикнул, отпрянул и судорожно схватился за ухо. Кровь потекла по его руке.
С ужасом Кирилл уставился на Эльвиру Константиновну, которая со странной усмешкой смотрела на него, пережевывая что-то.
— Что… что вы сделали? — еле выговорил он.
Рогова молчала, энергично работая красными от крови зубами.
— Вы… вы… откусили мне мочку? — почти плача, спросил Кирилл.
Народная артистка сделала глотательное движение, вытерла рот тыльной стороной ладони и только тогда спокойно подтвердила:
— Да, откусила. Чего ты так переживаешь, это же не язык. Вот если бы я язык откусила, тогда это действительно была бы проблема. Как бы ты тогда играл на сцене, без языка! — Она вдруг нежно улыбнулась, снова заговорила своим непостижимым, завораживающим субтоном: — Ты мой милый мальчик, ты такой сладкий. Не расстраивайся, прошу тебя. Каждый из нас должен уметь приносить жертвы. Чего только не сделаешь ради святого искусства. Без жертв ничего не бывает. Они необходимы, если ты хочешь чего-то добиться. Поверь мне, вот это… — указала она своим длинным пальцем на его ухо, — самая малость. Запомни, радость всегда сопряжена со страданьем! Недаром Блок писал: «Радость, о радость-страданье! Боль неизведанных ран!» Тебе сейчас больно, но это пройдет. И все тогда будет хорошо. Ты поймешь потом, как я права. Идем со мной, мой мальчик.
