Мадлен вздохнула и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась грустной.
Часть вторая
СТРАШНЫЕ ИГРЫ
Глава 17
Много крови
Ровно в десять утра Гурни позвонил в полицейское управление Пиона, чтобы сообщить свое имя, адрес, телефон и рассказать о своих отношениях с покойным. Его собеседник, некто сержант Буркхольц, ответил, что информацию передадут Государственному полицейскому бюро криминальных расследований, которое занимается этим делом.
Гурни предполагал, что с ним свяжутся спустя сутки или двое, и был крайне удивлен, когда ему перезвонили уже через десять минут. Голос казался смутно знакомым, но его обладатель не представился.
— Мистер Гурни, это старший следователь по делу убийства в Пионе. Как я понял, у вас есть для нас информация.
Гурни помедлил. Он собирался было попросить полицейского представиться, как того требовала стандартная процедура, но тут голос внезапно вызвал в памяти лицо и имя. Джек Хардвик, которого он помнил по одному сенсационному делу, был любителем крепкого словца, шумным, резким, с красным лицом, ранней сединой и бледными, как у лайки, глазами. Он постоянно над всеми подшучивал, отчего полчаса рядом с ним могли показаться сутками, которые никак не заканчивались. Но помимо этого он был умен, решителен, неутомим и подчеркнуто неполиткорректен.
— Привет, Джек, — сказал Гурни, скрывая удивление.
— Откуда ты узнал? Черт! Кто-то проболтался, да? Какой урод?
— У тебя запоминающийся голос, Джек.
— Запоминающийся, мать твою! Десять гребаных лет прошло!
— Девять.
Арест Питера Поссума Пиггерта был крупнейшим делом в карьере Гурни, благодаря которому его повысили до детектива первого класса. Разумеется, он это помнил.
— Так кто проболтался-то?
— Никто.
— Да ладно, колись!
Гурни промолчал, вспоминая, как Хардвик всегда поворачивал разговор таким образом, чтобы последнее слово оставалось за ним, и как подобного рода диалоги продолжались до тех пор, пока он не ставил точку.
Спустя долгие три секунды Хардвик продолжил менее напористым тоном:
— Девять чертовых лет — и тут ты возникаешь из ниоткуда, посреди дела, которое, возможно, будет крупнейшим в Нью-Йорке с того дня, как ты выудил нижнюю часть миссис Пиггерт из реки. Ничего себе совпаденьице.
— Вообще-то, Джек, это была верхняя часть.
В ответ раздалось характерное ослиное ржание, которым Хардвик славился.
— Ох! — выдохнул он, перестав ржать. — Дэйв, ну ты в своем репертуаре — щепетилен до мелочей.
Гурни прочистил горло.
— Можешь рассказать мне, как погиб Марк Меллери?
Хардвик помолчал, видимо застряв в неуютном тесном пространстве между личными отношениями и правилами выдачи информации, где полицейские наживают себе язву желудка. Он решил рассказать правду — не потому, что ситуация того требовала (Гурни официально не был задействован в расследовании, и ему не полагалось быть в курсе дела), а потому, что было о чем рассказать.
— Кто-то перерезал ему горло разбитой бутылкой.
Гурни вскрикнул так, будто его ударили в сердце.
Первую реакцию, впрочем, быстро вытеснила профессиональная сноровка. Ответ Хардвика поставил на место одно из звеньев головоломки.
— Это, случаем, была не бутылка от виски?
— Откуда ты знаешь? — За три слова интонация Хардвика из удивленной превратилась в подозрительную.
— Долго объяснять. Может, мне лучше заехать?
— Сделай одолжение.
Солнце, прохладный диск которого еще с утра проглядывал сквозь серую завесу зимних облаков, теперь окончательно скрылось за тяжелыми бугристыми тучами. Освещение казалось зловещим, как лицо ледяной вселенной, равнодушной ко всему живому.
Устыдившись такого фантазерства, Гурни припарковался за чередой полицейских автомобилей на заснеженной обочине перед Институтом духовного обновления. Большинство машин были сине-желтые, с символикой полиции штата Нью-Йорк; еще были фургон местной судмедэкспертизы, две белые машины из управления шерифа и два зеленых джипа полиции Пиона. Гурни вспомнил остроту Меллери: «полиция Пиона» звучит как название для гей-кабаре.
Заросли астр, видневшиеся между машинами и каменной стеной, превратились в спутанные коричневые стебли, на которых причудливыми бутонами висели комья снега. Гурни вышел из машины и направился ко входу. У ворот стоял молодой полицейский, одетый с иголочки и с неприятной ухмылкой вояки. Гурни отметил про себя, что он, вероятно, всего на год или два младше его сына.
— Чем могу помочь, сэр?
Слова были вежливыми, но взгляд им противоречил.
— Моя фамилия Гурни. Я пришел к Джеку Хардвику.
Молодой человек дважды моргнул — по одному разу на каждом имени. Выражение его лица выдавало, что как минимум одно из этих имен вызывает у него несварение.
— Минуточку, — сказал он, доставая рацию из-за пояса. — Вас проводят.
Три минуты спустя явился провожатый — детектив из отдела криминалистики, который, казалось, отчаянно пытается быть похожим на Тома Круза. Невзирая на зимний холод, он был одет в черную ветровку поверх черной же футболки. Памятуя о строгом дресс-коде, Гурни решил, что его, должно быть, вызвали на место внезапно. Край девятимиллиметрового «Глока», торчавший из наплечной кобуры, видневшейся под ветровкой, казался не столько профессиональным орудием, сколько модным аксессуаром.
— Детектив Гурни?
— Я в отставке, — ответил Гурни.
— Неужели? — переспросил Том Круз, не выражая никакого интереса. — Должно быть, это приятно. Идемте за мной.
Гурни шел следом за ним по тропинке, которая огибала главное здание и вела к малому особняку, и думал, до чего же несколько сантиметров снега видоизменили эти места. Все превратилось в простой холст, без лишних деталей. Казалось, что ступаешь по только что созданной планете, и этот образ — нового нетронутого мира — резко контрастировал с кровавой реальностью. Они обошли старый георгианский особняк, где Меллери жил, и остановились у засыпанной снегом террасы, где он умер.
Место его гибели было хорошо заметно. В снегу еще сохранялся отпечаток тела. Там, где лежали голова и плечи, расплылось огромное кровавое пятно. Гурни не в первый раз видел это кричащее сочетание ярко-красного с ослепительно-белым. Он был новичком в полиции и дежурил на Рождество, когда один пьющий коп, которого жена не пустила домой на праздники, выстрелил себе в сердце, сидя на заснеженном берегу реки.
Гурни прогнал от себя это воспоминание и сосредоточился на том, что открылось его взору.
Криминалист сидел на корточках возле следов на снегу, идущих к кровавому пятну, и чем-то их сбрызгивал. Гурни не смог разглядеть на канистре надпись с указанием химиката, но предположил, что это специальный воск, закрепляющий форму следов, чтобы с них можно было сделать слепки. Это была чрезвычайно трудоемкая задача, зато такие следы могли на многое пролить свет. Гурни не в первый раз наблюдал за работой специалиста по отпечаткам, но снова поймал себя на восхищении.
