Роджер поднял Дэвида, донес его до койки у правого борта и
положил там. Он продолжал обнимать мальчика, а тот лежал на койке ничком.
Эдди, весь мокрый, влез на катер и стал переодеваться. Эндрю
выловил багром его шляпу, а Томас Хадсон успел сходить в каюту за рубашкой и
брюками для Эдди и за рубашкой и шортами для Дэвида. Он с удивлением отметил,
что ничего не чувствует, кроме жалости и любви к Дэвиду. Эта схватка с рыбой
иссушила в нем все другие чувства.
Когда он вернулся, Дэвид, голый, по-прежнему лежал на койке
лицом вниз, а Роджер растирал его спиртом.
– Плечи больно и копчик, – сказал Дэвид. –
Там, пожалуйста, потише, мистер Дэвис.
– Это где натерло, – сказал ему Эдди. –
Сейчас отец смажет тебе руки и ноги меркурохромом. Это не больно.
– Надень рубашку, Дэви, – сказал Томас
Хадсон. – А то простудишься. Том, принеси ему одеяло какое полегче.
Томас Хадсон смазал меркурохромом те места, где лямки
натерли мальчику спину, и помог ему надеть рубашку.
– Я уже ничего, – тусклым голосом проговорил
Дэвид. – Я хочу кока-колы. Можно, папа?
– Пожалуйста, – сказал Томас Хадсон. – А
потом Эдди разогреет тебе суп.
– Я не голоден, – сказал Дэвид. – Я сейчас не
смогу есть.
– Ну, подождем немного, – сказал Томас Хадсон.
– Я понимаю, каково тебе, Дэви, – сказал Эндрю,
подавая ему бутылку кока-колы.
– Никому этого не понять, – сказал Дэвид.
Томас Хадсон объяснил старшему сыну, каким курсом идти к
острову.
– Смотри, чтобы моторы работали синхронно, на триста
оборотов, Томми, – сказал он. – Когда стемнеет, будет виден маяк, а
потом я произведу корректировку.
– Ты меня почаще проверяй, папа. Скажи, тебе так же
тошно, как мне?
– Тут ничего не поделаешь.
– А Эдди попытался что-то сделать, – сказал
Том-младший. – Не каждый прыгнул бы в океан за какой-то рыбой.
– Эдди был на волоске, – сказал ему отец. –
Ты представляешь себе, что могло бы случиться, если бы он забагрил ее не с
катера, а в воде?
– Эдди бы справился, – сказал Том-младший. –
Ну как, синхронно они работают?
– К моторам надо прислушиваться, – сказал ему
отец, – а не только на тахометры поглядывать.
Томас Хадсон подошел к койке и сел рядом с Дэвидом. Мальчик
был закутан в легкое одеяло, и Эдди возился с его руками, а Роджер смазывал ему
меркурохромом ноги.
– А-а, папа, – сказал он и посмотрел на Томаса
Хадсона, а потом отвел глаза в сторону.
– Жаль, Дэви, очень жаль, – сказал ему
отец. – Ты так с ней сражался. Лучше Роджера, лучше всех, кого я знаю.
– Большое спасибо, папа. Только не надо об этом
говорить.
– Дать тебе чего-нибудь, Дэви?
– Если можно, еще кока-колы, – сказал Дэвид.
Томас Хадсон вынул из ящика для наживки бутылку охлажденной
на льду кока-колы и откупорил ее. Он сел рядом с Дэвидом, и мальчик выпил всю
бутылку, держа ее в руке, которую Эдди уже успел обработать.
– Суп скоро будет готов. Он уже закипает, – сказал
Эдди. – Том, а соус не подогреть? К салату из крабов?
– Подогрей, – сказал Томас Хадсон. – Мы с
утра ничего не ели. А Роджер так за весь день не выпил ни глотка.
– Только что – бутылку пива, – сказал Роджер.
– Эдди, – сказал Дэвид. – А сколько она
весила, по правде?
– Больше тысячи фунтов, – сказал ему Эдди.
– Спасибо вам, что вы прыгнули за борт, – сказал
Давид. – Большое спасибо, Эдди.
– Да ну, чего там! – сказал Эдди. – А что еще
было делать?
– Папа, как по-твоему, в ней, правда, было тысяча
фунтов? – спросил Дэвид.
– Безусловно, – сказал Томас Хадсон. – Мне
такие громадины ни разу не попадались, ни марлины, ни меч-рыбы.
Солнце спряталось, и катер шел по спокойному морю, шел, урча
моторами, быстро бороздя ту самую воду, по которой они так медленно
продвигались все эти часы.
Эндрю тоже примостился на краю широкой койки.
– Ну, что, наездник? – сказал ему Дэвид.
– Если бы ты выловил эту рыбу, – сказал
Эндрю, – ты стал бы самым знаменитым мальчиком на свете.
– А я не хочу быть знаменитым, – сказал
Дэвид. – Предоставляю это тебе.
– А мы бы прославились как твои братья, – сказал
Эндрю. – Серьезно.
– А я бы прославился как твой друг, – сказал
Роджер.
– А я бы прославился как рулевой, – сказал Томас
Хадсон. – А Эдди – как гарпунщик.
– Уж Эдди-то непременно прославился бы, – сказал
Эндрю. – А Томми прославился бы тем, что он столько коктейлей приготовил.
Идет страшная битва, а Томми знай носит стаканы.
– А рыба? Она бы не прославилась? – спросил Дэвид.
Он уже был таким, как всегда. Во всяком случае, голос у него звучал, как
всегда.
– Она бы прославилась больше всех, – сказал
Эндрю. – Она бы себя обессмертила.
– Надеюсь, ей ничего не сделалось, – сказал
Дэвид. – Надеюсь, она цела и невредима.
– Конечно, – сказал Роджер. – По тому, как в
ней сидел крючок и как она сопротивлялась, я знаю, что ей ничего не сделалось.
– Когда-нибудь я вам расскажу, как все было, –
сказал Дэвид.
– Расскажи сейчас, – потребовал Энди.
– Сейчас я устал, и вообще вы подумаете, я сумасшедший.
– Расскажи. Ну хоть немножко, – пристал к нему
Эндрю.
– Не знаю, стоит или нет. Папа, как по-твоему?
– Давай, давай, – сказал Томас Хадсон.
– Ну… – сказал Дэвид, зажмурившись. – В самые
тяжелые минуты, когда мне было труднее всего, я не различал, где она и где я.
– Понимаю, – сказал Роджер.
– И тогда я полюбил ее больше всего на свете.
– Прямо-таки полюбил? – спросил Эндрю.
– Да. Полюбил.
