Гром, которого по его желанию принесли в палаты исповедания,
приходил в себя лишь два раза. В первый раз он вновь просил прощения у Фароса.
Не зная, как ответить, тот лишь молча слушал и кивал. В следующий раз Гром смог
встать и помолиться одной из статуй, прося Саргаса простить недостойного воина
и присмотреть за Фаросом. Это были последние минуты просветления.
После этого Гром лишь корчился в муках, раздирая шею и грудь
ногтями. Гнойники на лице лопались и распространяли тяжелый смрад. Набожный
минотавр продержался дольше других, но и его силы оказались не бесконечны.
Когда Фаросу доложили о смерти Грома, он лишь молча кивнул,
на самом деле давно уже попрощавшись со старым другом. Предводитель мятежников
думал о словах Саргоннаса и спрашивал себя, виноват ли в страшной болезни Храм
или нет. Слишком уж быстро распространялась чума.
Мятежники отвозили мертвых на телегах к полю недавнего боя,
где все еще гнили легионеры и людоеды. Теперь Фарос приказал сжечь все тела,
послав отряды собрать по округе все возможное топливо. Костры, ставшие
действительно очистительными, заполыхали в ночи.
Бледный человек и стройная женщина-минотавр прибыли к
Фаросу, едва ночь укрыла Храм. Видя их испуганные, нерешительные лица, он
прекратил упражнения с мечом. Звуки и запахи в коридорах выдавали случившееся с
мятежниками без всяких слов.
— Что надо? — рявкнул Фарос.
— Мы... — Бородатый человек сглотнул, — ...хотели знать,
можно ли подготовить тело Грома для... для...
— Для костра, — закончила его спутница.
— Его еще не похоронили? — фыркнул Фарос— Он уже целый день
как мертв! Уходите и...— Бывший раб уже поднял руку, чтобы отослать
посетителей, но новая мысль пришла ему в голову. — Нет. Ждите. Я сообщу свое
решение позже.
Фарос медленно вложил меч в ножны и направился в покои, где
лежало тело его друга, рядом со статуей, которую предводитель недавно рубил
мечом. Казалось, Гром просто спит. Свет факела позволял разглядеть секиру,
вложенную в руки покойному, и одежду, по возможности приведенную в порядок.
Видения вновь закружились перед глазами лидера мятежников: отец, семья, Ультар,
Бек, Валун, старейшина Джубал...
Процессия призраков становится все длиннее с каждой смертью.
Фарос с гневом повернулся к статуе, угрожающе потрясая
кулаками:
— Где ты сейчас, Рогатый? Здесь лежит глупец... твой глупец!
Вообразивший, что ты вернешься и всем будет хорошо! Посмотри на награду,
которую Гром получил за собственную веру! Быть сожженным в костре с другими,
забытыми в проклятой пустыне!
Он выхватил меч и снова рубанул по изваянию, но сегодня
отсек лишь кусок мрамора. Никакой лавы не полилось, свечения не возникло. С
ворчанием Фарос поискал что-нибудь более мощное для разрушения статуи. Взгляд
остановился на секире Грома. Он уже схватился за рукоять, но тут волна стыда
затопила его — Гром смело сражался с прихвостнями Сахда, легионерами, ордой
Голгрина. И мог остаться с Джубалом, но поклялся защищать его, Фароса...
Теперь болезнь, а не поле битвы успокоила храброго воина.
Для минотавра это означало впустую прожитую жизнь. Не будет прощальных песен
друзей, детям врагов не расскажут, кто убил их отцов...
Голова Грома была чуть наклонена, будто он наблюдал за
Фаросом из-под опущенных ресниц. Преклонив колени, предводитель повстанцев
осторожно выровнял голову — теперь Гром будет смотреть прямо в невидимые отсюда
небеса. «Тебе надо было выбрать другого Бога, — пробормотал Фарос, — и изменить
судьбу...»
Он быстро вышел из палаты и побрел по коридору. Прохлада
Храма позволяла трупам дольше сохраняться, но Фарос решил лично проследить за
сожжением тела своего помощника — он и так был у него в долгу. Стараясь не
вдыхать запахи чумы, мятежник вернулся к себе, но никак не мог сосредоточиться
на тренировке. Даже мысль об убийстве Голгрина не помогала. Сердце билось все
быстрее и быстрее, пока он в гневе не отбросил клинок.
Внезапно попавшееся на глаза кольцо — подарок Бога — привело
Фароса в полное исступление. Он сорвал его с пальца и что было сил запустил в
ближайшую стену. Кольцо не треснуло — оно ударилось о каменную стену с
неожиданным грохотом, вспыхнув искрами, и покатилось по полу, каждый раз
выбивая сноп огоньков. Фарос с удовольствием наблюдал, как кольцо катится к
широкой трещине в одном из углов комнаты.
— Самое место для твоих даров, — пробормотал он,— и для тебя
самого...
Громкий кашель заставил Фароса развернуться на месте —
пожилой минотавр с седой шерстью стоял в проходе. Предводитель видел, как
старик помогал больным, но теперь и сам выглядел заболевшим. Не успел Фарос
открыть рот, как вошедший вздрогнул и рухнул на пол.
Подскочив, Фарос перевернул его на спину, схватил из стойки
факел и поднес к лицу старика.
Гнойники.
Выругавшись, лидер мятежников высунулся в коридор:
— Эй, кто-нибудь! На помощь!
Возможно, из-за постоянных хрипов и кашля, разносящихся по
проходам, его не услышали — никто не пришел на зов. Фарос сам приподнял
обмякшее тело и неуклюже поволок в сторону комнат с больными. Ноги старика
беспомощно болтались, цепляясь за камни, поэтому, дотащив его до палаты,
предводитель мятежников взмок с головы до ног.
Там их заметили — рыжий человек и одноглазая
женщина-минотавр подскочили помочь ему. Фарос пересчитал больных — их число
стремительно увеличивалось с каждым часом.
— Сколько новеньких?
— Еще тринадцать, — прогнусавил человек со сломанным носом,
выглядевший немногим лучше заболевших.
— Четырнадцать, Ханос, — проговорила женщина. — Гуана
притащили, когда ты ходил за водой.
Ханос явно расстроился, услышав о Гуане, но Фарос уже не мог
интересоваться каждым, сраженным чумой.
— Гром мертв, — тупо сказал он. — Он ведь был первым?
— Одним из них, — устало ответила женщина. — Почти сразу
умерли Изак, Сакрон и Дор...
Сакрона Фарос не знал, а имена Изака и Дора были ему
знакомы. Он попробовал вспомнить, где их видел, и понял, что все названные
входили в похоронную команду Грома... Все собирали тот костер...
Значит, чума пришла с нападавшими, скорее всего даже не
знавшими о своей болезни. Правда, почему она стала распространяться с такой
скоростью?
