Аманда заметила вдали автомобильные фары, движущиеся вдоль тянущейся по краю озера дороге. Это возвращались домой Муз и несколько его соседей. Когда автомобиль показался под ближайшим фонарем, Аманда узнала его – тот самый лимузин, в котором она разговаривала с Тирни. Молодой, жизнерадостной.
Аманда кивнула в его сторону и сообщила:
– А вот и Муз приехал.
Страйд понимал, почему Муза прозвали Лосем. Очень высокий, он, казалось, на девять десятых состоял из ног. Шагал словно циркач на ходулях. Волосы для его возраста необычно черные, густые и длинные. Муз сидел прямо, как палка, не замечая болтающихся и бьющих по лицу прядей, уперев тонкие локти в колени и обхватив лицо длинными, похожими на вязальные спицы пальцами. Смокинг расстегнут, бабочка тоже, и она летучей мышью распласталась на белоснежном жабо его рубашки.
Страйд, Аманда и Муз расположились на заднем сиденье лимузина. Ноги Муза касались спинки переднего сиденья.
– Моя девочка. Моя маленькая прелестная девочка, – причитал Муз. – Зачем я увел ее? Нужно было оставить. Ей там лучше. Я – самовлюбленный мерзавец. Хотел иметь рядом кого-нибудь, кто бы похоронил меня. А хоронить придется ее.
Он поднял голову, обвел их затравленным взглядом. Страйд обратил внимание на его фирменный товарный знак: брови, кустистые, широкие, которые актер мог изгибать и двигать ими. Они являлись частью сценического образа. Муз был способен одной лишь пляской бровей довести публику до истерического смеха. Лет двадцать назад Страйд видел его в какой-то юмористической программе. Муз запомнился ему набором плосковатых шуток в жанре черного юмора – признака саморазрушения, – байками под видом случаев из собственной жизни, пересыпанными избитыми анекдотиками о пьянстве, разводе и супружеских потасовках. Все это сопровождалось игрой бровей, напоминавших сбившихся с курса мечущихся гусениц. Он казался Страйду чревовещателем.
Сегодня брови Муза лежали неподвижно, как две мохнатые сторожевые собаки.
– Вы можете рассказать нам, где находились сегодня вечером, мистер Даргон? – произнес Страйд вежливым, но твердым тоном.
Муз медленно сосредоточился. Он словно оцепенел от горя и выглядел искренним. Однако Страйд за свою службу в полиции часто сталкивался с супругами, напускавшими на себя и не такой страдальческий вид, который оказывался впоследствии лживым. Не единожды жертвы преступлений превращались в преступников. Муз был прекрасным лицедеем.
– Я развлекался на благотворительной вечеринке, – ответил он и ткнул пальцем в висевший на лацкане смокинга значок с портретом губернатора Дюрана.
– Почему вы не взяли с собой Тирни?
Одна из бровей Муза подала признаки жизни.
– Перед всяким шоу я становлюсь форменным мерзавцем, – проговорил он. – Ни до, ни после я ни с кем не общаюсь. Если бы Тирни отправилась со мной, ей пришлось бы сидеть в компании болтливых адвокатов, выслушивать их рассказы о недавних судебных победах, наблюдать, как я заставляю публику давиться от смеха. Подобные тусовки она не любит, потому что скучает там.
– Кто еще знал, что она останется дома одна? – Страйд сделал легкое ударение на последнем слове.
– Представления не имею. Когда я отлучаюсь надолго, Тирни, как правило, тоже уходит. Молодая девушка, ей хочется приятно проводить время. Однако сегодня она решила остаться дома, посмотреть кино.
– Она кому-нибудь сообщала о своих планах?
– Руководству охранной фирмы. Позвонила туда после обеда и сказала, что на сегодня сопровождение ей не нужно.
Страйд бросил взгляд в сторону Аманды – та быстро записывала в блокнот показания Муза. Страйд попросил его рассказать поподробнее об охранной фирме. Выяснилось, что называется она «Премиум секьюрити». Страйд вспомнил, что Карин Уэстермарк, приезжая в Лас-Вегас, тоже пользовалась услугами какой-то охранной фирмы, и подумал: «Не той же самой?»
Аманда подалась вперед.
– Мистер Даргон, вы знали Майкла Джонсона Лейна?
Муз побледнел.
– Сына старого Уокера? Его убили на прошлой неделе. Когда-то давно, в шестидесятых, я знавал его отца. С Лейном я знаком не был. А почему вы спрашиваете?
Отбросив деликатность, Аманда объяснила:
– Тирни и он были любовниками.
– А, вон вы куда клоните! – Муз, застонав, откинул голову на подголовник и уставился в потолок лимузина. – Понятно. Старый рогоносец в припадке ревности сначала убивает соперника, а потом и молоденькую супругу.
– У вас репутация человека вспыльчивого, – попытался оправдаться Страйд. – Характер тяжелый, как и рука.
Муз с печальной улыбкой посмотрел на него. Страйду бросился в глаза землистый цвет тонкой, почти прозрачной кожи, обтягивавшей лицо и череп, выступающие скулы. Такой же вид был и у жены Страйда, Синди, в последние месяцы ее жизни.
– Вы говорите о далеком-далеком прошлом, – произнес Муз. – Тогда все мы так себя вели. Пили напропалую, любили напропалую и напропалую дрались. Мы были яркими, и за это нас любили. Я пи́сал в фонтаны в «Цезаре», надирался ко всем, пока кто-нибудь не выдерживал и не отвечал грубостью, после чего крушил челюсти. Плясал на столах для блэкджека. Мои выходки составляли часть шоу. Если в шалостях заходил слишком далеко, меня хватали и волокли в камеру, где я отсыпался, а утром ко мне заходил дежурный и угощал кофе и яичницей с беконом. Я знал по имени каждого копа в городе. Они всегда приглашали меня на дни рождения детей.
– Вы хотите сказать, что постоянно играли кого-то? Хулигана. Эпатажника.
– Я хочу сказать, что был тем, кем меня желала видеть публика. Иногда я становился сукиным сыном. Мне ничего не стоило поскандалить с любым силачом. Я дрался как зверь. Но вы посмотрите, кто я сейчас, детектив. Жалкий беспомощный старик. Мне восемьдесят лет. Я болен раком. Сколько мне еще осталось? Лихое времечко, когда я любил демонстрировать свой сатанинский характер, безвозвратно ушло. И на Тирни я женился не ради секса и не для того, чтобы хвастать перед друзьями обладанием молодой девушкой. Можете не верить, но мы нравились друг другу. Стали друзьями. И я не только не возражал, чтобы она встречалась с молодыми людьми, а поощрял ее к этому. Понимал: когда меня не станет, она вернется в свою жизнь. Я никогда ни о чем не расспрашивал ее, меня не интересовало, с кем Тирни крутит любовь – с Лейном или с кем-либо еще.
Страйд прислушивался к монологу престарелого комика, стараясь уловить в его голосе фальшивые интонации, но не находил их.
– Вы помните Элен Труа? – продолжил расспрашивать Страйд. – Ее сценическое имя было Елена Троянская.
– Конечно. Она танцевала в «Шахерезаде».
– Насколько хорошо вы ее знали?
– Выпивали в баре иногда. Ее старались избегать, ведь она путалась с Лео Риччи. К чему вы клоните?
– Менее двух недель назад внука Элен Труа сбила машина. Насмерть. Потом погиб сын Уокера Лейна. Теперь – ваша жена. Мы полагаем, все три убийства совершил один человек.
