— Он все еще в Австралии, — ответила Тара. — Через пятнадцать дней он прилетит в Лос-Анджелес. Я уже часы считаю.
— Вы оба прилетите прямо сюда?
— Нет, мама. — Тара пыталась скрыть раздражение. — Я же тебе несколько раз говорила, что мы хотим взять машину и поехать на север по Западному побережью. Ведь Стюарт никогда не был в Америке, и он хочет осмотреть Лос-Анджелес и Сан-Франциско. Помнишь?
— Только смотри, будь осторожна.
— Мама, я вожу машину уже девять лет, и не получила ни одного штрафа, чего нельзя сказать о тебе и о папе. Так что перестань волноваться и скажи, что ты делаешь сегодня вечером.
— Я собираюсь пойти послушать Пласидо Доминго
[34]
в «Богеме». Я решила подождать идти в оперу, пока твой отец не уедет, потому что, я знаю, он бы заснул в середине первого акта.
— Ты идешь в театр одна?
— Да.
— Будь осторожна, мама, не садись в первые шесть рядов.
— Почему?
— Потому что какой-нибудь красавец может спрыгнуть со сцены и наброситься на тебя.
Мэгги засмеялась.
— Считай, что я предупреждена.
— Почему бы тебе не взять с собой Джоан? Вы бы могли весь вечер говорить о папе.
— Я сегодня позвонила ей на работу, но там что-то неладно с телефоном. Вечером я позвоню ей домой.
— До свиданья, мама, до завтра, — сказала Тара. Она знала, что, пока Коннора нет, Мэгги будет звонить ей каждый день.
Когда Коннор уезжал за границу или уходил к отцу Грэму играть в бридж, Мэгги занималась общественной работой: либо в СНУМе — службе надзора за уборкой мусора в Джорджтаунском университете (она сама основала эту службу), либо в Женском поэтическом обществе, либо в клубе ирландских танцев, где она давала уроки. Видя, как студенты танцуют, выпрямив спину и отбивая ногами чечетку, она вспоминала Деклана О’Кэйси. Теперь он был уважаемым профессором в Чикагском университете. Он так и не женился и до сих пор посылал ей рождественские открытки, а также неподписанные открытки в Валентинов день (его всегда выдавала старая пишущая машинка со щербинкой на букве «е»).
Мэгги снова сняла трубку и позвонила Джоан, но ответа не было. Она приготовила салат и в одиночестве съела его на кухне. Положив тарелку в посудомоечную машину, она снова позвонила Джоан, но та опять не ответила. Мэгги завела машину и поехала в Центр имени Кеннеди. Один билет всегда было нетрудно купить, какой бы прославленный гастролер ни выступал.
Первый акт «Богемы» ее потряс, и она только жалела, что ей не с кем поделиться впечатлениями. Когда опустился занавес, в толпе зрителей она пошла в фойе. Ей показалось, что в баре она заметила Элизабет Томпсон. Она вспомнила, что миссис Томпсон пригласила ее на кофе, но потом так и не позвонила. Это было странно, потому что приглашение звучало тепло и искренне.
Когда Бен Томпсон увидел ее, Мэгги улыбнулась и подошла к ним.
— Рада вас видеть, Бен, — сказала она.
— Здравствуйте, миссис Фицджералд, — сухо ответил он, вовсе не так радушно, как на ужине две недели назад. И почему он не назвал ее Мэгги?
Тем не менее она продолжала:
— Не правда ли, Пласидо Доминго совершенно великолепен?
— Да, и нам очень повезло, что из Сент-Луиса пригласили Леонарда Слаткина,
[35]
— сказал Бен Томпсон.
Мэгги удивилась, что он не предложил ей выпить, и когда она в конце концов взяла себе апельсиновый сок, то еще больше удивилась, что он не предложил заплатить за нее.
— Коннор с нетерпением ожидает, когда он начнет работать в «Вашингтон Провидент», — Мэгги сделала глоток сока.
Элизабет Томпсон была явно удивлена, но ничего не сказала.
— И он особенно благодарен вам, Бен, за то, что вы разрешили ему начать работу на месяц позже, чтобы он мог довести до конца последний контракт в своей прежней компании.
Элизабет хотела что-то сказать, но в этот момент прозвенел звонок, предупреждающий, что до начала второго акта осталось три минуты.
— Пожалуй, нам нужно вернуться на свои места, — сказал Бен Томпсон, хотя его жена еще не допила свой напиток. — Было приятно с вами встретиться, миссис Фицджералд, — добавил он.
Он твердо взял жену за локоть и повел ее в зал.
— Надеюсь, вы получите удовольствие и от второго акта, — сказал он на прощанье.
От второго акта Мэгги удовольствия не получила. Она никак не могла сосредоточиться на опере, вспоминая разговор с Томпсонами в баре. Но сколько бы она о нем ни вспоминала, он явно не согласовывался с поведением Томпсонов две недели назад. Если бы она знала, как связаться с Коннором, она нарушила бы правила всей своей жизни и позвонила бы ему. Но сделать этого она не могла; поэтому, вернувшись домой, она снова позвонила Джоан Беннет.
Телефон все звонил и звонил.
На следующее утро Коннор встал рано. Заплатив за номер наличными, он остановил проезжавшее свободное такси и поехал в аэропорт. В семь сорок он сел на рейс компании «Свиссэйр» на Женеву. Полет занял почти два часа. Когда самолет приземлился, он перевел часы на десять тридцать.
На пересадке в Женеве он воспользовался предложением компании «Свиссэйр» принять душ. Он вошел в раздевалку как Теодор Лилистранд, банкир из Стокгольма, а через сорок минут вышел оттуда как Пит де Вильерс, репортер газеты «Йоханнесбург Меркьюри».
Хотя до полета ему еще оставался целый час, он не стал бродить по магазину беспошлинных товаров, а взял себе булочку и чашку кофе в одном из самых дорогих в мире ресторанов.
В конце концов он пошел к выходу 23. На рейс компании «Аэрофлот» до Санкт-Петербурга большой очереди не было. Войдя в самолет, он приютился у окна в хвосте и стал думать, что ему предстоит сделать на следующее утро, когда его поезд прибудет в Москву. Он снова вспомнил последний инструктаж заместителя директора, удивляясь, почему Гутенбург в который раз повторил слова: «Не попадитесь. Но если попадетесь, абсолютно отрицайте, что имеете какое-либо отношение к ЦРУ. Не волнуйтесь: компания всегда о вас позаботится».
Только новичкам нужно было напоминать об одиннадцатой заповеди.
— Самолет на Санкт-Петербург только что вылетел, и наш пакет — на борту.
— Хорошо, — сказал Гутенбург. — Что-нибудь еще хотите сообщить?
— Нет, — ответил молодой агент ЦРУ. — Разве что…
— Разве что — что? Валяйте, выкладывайте.
