– Это еще зачем? Нечего ей вам сказать.
– Просто из вежливости.
Лич фыркнул и так яростно сжал цепочку в толстых пальцах, что ее стальные звенья жалобно лязгнули друг о друга.
– Так, значит, я должен перевести коров на соседнее поле, – проворчал он.
– Ну, это же не слишком сложно, надеюсь?
– Сложно? Да там почти нет травы! Удои упадут к чертям собачьим. Да и так уже упали из-за всей этой нервотрепки.
– Уоррен, день-два – и все.
– Может, мне хоть компенсацию заплатят? У полиции наверняка деньги есть. И это мои деньги, я честно плачу налоги.
– О чем ты говоришь? А как же выполнение общественного долга?!
Оуэн посмотрел на Купера, но Купер только улыбнулся.
– Вот мура, – сказал Лич.
– Ну давай, Уоррен, соглашайся.
Лич перебросил крепежный штифт в другую руку, хлопнув по ладони. На пластмассовом цилиндре перед ним лежал кожаный чехол со стальными застежками. Купер задавался вопросом, что это за штуковина. Как-то не очень походила она на часть фермерской техники – скорее уж врач принесет с собой нечто подобное, чтобы измерить давление пациенту.
– Ладно, день-два, но не больше, – согласился Лич. – И передайте вашим дружкам-полицейским, чтобы пошевеливались. И работают пусть в то же время, когда я занимаюсь фермой, а не распивают чаи каждые пять минут. Лично прослежу. Не на того напали.
– Спасибо, сэр, – вежливо поблагодарил Купер. В ответ фермер сердито сверкнул глазами. – Когда вам будет удобно, чтобы с вами побеседовал детектив?
– Это еще зачем?
– Необходимо записать ваши показания. Вы живете в таком месте, что являетесь свидетелем.
– Свидетелем чего? Все, что знал, я уже сказал, когда еще та, другая, чертова баба померла на моей земле. А эту я вообще никогда не видел.
– Вы знаете, о ком идет речь?
– Разумеется нет.
– Тогда откуда вы можете знать, что никогда ее не видели? – улыбнулся Купер. – Ладно, завтра утром вам позвонят из полиции.
Оуэн с Купером направились к «лендроверу».
– На днях загляну к тебе, Уоррен, поболтаем, – обернулся Оуэн.
– Можешь не беспокоиться, смотритель. Как только я завижу твою красную куртку, так сразу рвану в Бэйкуэлл.
Выезжая со двора, они едва не задели в воротах Ивонну Лич, невысокую широкобедрую женщину со светло-каштановыми волосами, небрежно стянутыми в узел на затылке. Оуэн остановил «лендровер», и женщина, словно овца, нервно метнулась в сторону, не сводя округлившихся глаз с машины. Но ей не удалось достаточно быстро проскользнуть к дому.
Оуэн опустил стекло.
– Ивонна, все нормально?
– Да.
– Мы тут заехали потолковать с Уорреном. И вот хотел тебе сказать: ты не беспокойся о том, что здесь произошло. Полиция уже занимается этим делом. С вами все будет в порядке.
– А я и не беспокоюсь, – ответила Ивонна, хотя Куперу показалось, что более напуганной женщины он в жизни не видел.
– Эй, ты что там делаешь? Ну-ка иди в дом немедленно! – донесся со двора злобный рык Уоррена Лича.
Они оглянулись и увидели, что Уоррен прямо-таки сверлит Ивонну взглядом. Воспользовавшись моментом, женщина проскользнула мимо «лендровера» и скрылась за углом.
Оуэн поехал дальше. Дважды им пришлось открывать ворота, и смотритель делал это медленно и молча, стараясь не потревожить коров.
– Брак, – наконец произнес он.
– В каком смысле? – переспросил Купер.
– По-моему, брак – самое странное изобретение человечества. Ну, вы и по своей работе знаете, о чем я. Люди соединяются в семейную пару по совершенно непонятным соображениям. Разве большинство преступлений не связано с браком? Вы еще их называете бытовыми. Ведь вроде бы девяносто процентов убийств совершается супругами?
– Ну да, есть такое.
– Вот, я не о себе говорю, но свадьбы следует запретить, как и прочие кровавые виды спорта.
– Я знал, что полицейские циничны, но, похоже, до вас мне пока далеко, – заметил Купер.
Покосившись на своего собеседника, Оуэн нахмурился.
– Видно, что вы еще не женаты, – загнанного взгляда нет. А вы, случаем, не подумываете жениться, а?
– Ну… – Купер немного помолчал, придумывая, что ответить. – Наверное, все мы когда-нибудь к этому приходим.
– Хм. А по мне, лучше уж идти в другую сторону.
Смотритель направил «лендровер» к плоскому пятачку голой земли рядом с буковыми деревьями. Лесок тянулся еще чуть более полсотни метров в сторону пустоши, возвышаясь над строениями фермы и окрестными полями. Внизу, в долине, далеко за фермой виднелась деревня Рингхэм-Лиз: ее огоньки мерцали среди деревьев. Еще дальше, в темноте, почти скрытые отрогом холма, смутно вырисовывались два церковных шпиля большого селения Каргрив.
– Скажите вашим, что машины можно оставлять здесь, – объяснил Оуэн. – Девственницы как раз в конце подъема. А вон та дорога справа ведет прямо к карьеру. Если что еще понадобится, спрашивайте. Люди говорят, я неплохо знаю здешние края.
Купер заметил, что в удобном теплом салоне «лендровера» полно нужных и полезных вещей и при этом ничто не выдает личность водителя.
– Оуэн, вы живете где-то поблизости? – поинтересовался он.
– У меня дом вон там, в Каргриве.
– И насколько я понимаю, вы не женаты?
– Я? Шутите. Может, я не Эйнштейн, но я и не дурак.
– Что, не повезло?
– С меня достаточно, что другим не везет, дружище. Я как ни посмотрю, у всех всегда одно и то же. Вот встречаете вы парня, энергичного, жизнерадостного, – вся жизнь впереди, живи не хочу. И что потом? Жена и долги. Не успеешь опомниться, он приходит на работу полусонный – ребенок, видите ли, всю ночь не давал спать, потом покупает дом, чтобы у всех было по комнате. И в конце концов ему приходится идти на новую работу – пусть и ненавистную. А что делать? Надо выплачивать кредит. Бедные дурачки, они будто приговорены к пожизненному заключению, но лишены даже удовольствия совершить преступление. Так что брак – это не для меня. С тех пор как умерла мама, дома только я и кошки.
– Недавно умерла? – спросил Купер. Он все еще остро переживал потерю отца, поэтому испытывал некий интерес к тому, что чувствуют в подобных случаях другие.
– Год назад. Совсем старая, конечно, была. Но она никогда не боялась смерти, это великое утешение. Пока она могла выходить, я водил ее в церковь. Да и после из окна ее спальни была видна колокольня, и, похоже, под конец ей этого было достаточно.
– А ваш отец?
– Он умер уже давно.
