— Если я понижу тебя до капитана, мне придется передать тебе один из участков.
— А свободного участка у вас нет.
— А свободного участка у меня нет. — Комиссар наклонился вперед, сведя ладони вместе. — Молись только за сына, Томас, потому что твоя карьера уже достигла потолка.
— Она не погибла, — произнес Джо.
Он вышел из комы четыре часа назад. Томас приехал в Массачусетскую больницу через десять минут после звонка врача. С собой он привез Джека Джарвиса, адвоката. Джек Джарвис был пожилой человечек, носивший шерстяные костюмы самой незапоминающейся расцветки — коричневые, словно древесная кора, или серо-желтые, как мокрый песок, или черные, словно выгоревшие на солнце. Галстуки у него обычно бывали под стать костюмам, воротнички рубашек всегда были желтоватыми, а шляпу он надевал лишь по особым случаям: она выглядела слишком большой для его головы и сидела у него на верхушках ушей. Казалось, Джек Джарвис — в двух шагах от пенсии: такой вид у него был уже почти три десятка лет, но лишь человек, совершенно с ним незнакомый, мог обмануться этим видом. Он был лучшим уголовным защитником в городе, и мало кто мог назвать его ближайшего конкурента на этом поприще. За долгие годы Джек Джарвис развалил не меньше двух дюжин железобетонных дел, которые Томас передавал окружному прокурору. Многие полагали, что, попав в рай после смерти, Джек Джарвис займется вызволением своих бывших клиентов из ада.
Врачи два часа осматривали Джо, а Томас с Джарвисом сидели в коридоре и ждали. Вход охранял молодой полисмен.
— Я не смогу его вытащить, — предупредил Джарвис.
— Знаю.
— Но будьте уверены: убийство второй степени, в котором его обвиняют, — это смехотворно. И окружной прокурор об этом знает. Хотя сколько-то вашему сыну отсидеть придется.
— Сколько?
Джарвис пожал плечами:
— Я бы сказал — лет десять.
— В Чарлстаунской? — Томас покачал головой. — Он выйдет оттуда развалиной, если вообще выйдет.
— Погибли три сотрудника полиции, Томас.
— Но он их не убивал.
— Поэтому он и не сядет на электрический стул. Но если бы это был не ваш сын, а кто-нибудь еще, вы бы сами захотели, чтобы он получил двадцать лет.
— Но он мой сын, — проговорил Томас.
Врачи вышли из палаты.
Один остановился, чтобы поговорить с Томасом:
— Не знаю, из чего сделан его череп, но мы решили, что это не кость.
— Простите, доктор?
— Он в полном порядке. Никакого внутричерепного кровотечения, никакой потери памяти, никакого расстройства речи. У него сломан нос и половина ребер, и он какое-то время будет мочиться с кровью, но никаких повреждений мозга я не вижу.
Томас и Джек Джарвис вошли и сели у койки Джо. Тот некоторое время разглядывал их распухшими подбитыми глазами.
— Я был не прав, — произнес Томас. — Чудовищно не прав. И мне, конечно, нет прощения.
Почерневшими, крест-накрест заштопанными губами Джо проговорил:
— Ты имеешь в виду, что не должен был отдавать меня им на растерзание?
Томас кивнул:
— Не должен был.
— Где же твои хваленые ежовые рукавицы, папаша?
Томас покачал головой:
— Я должен был сделать это сам.
Джо негромко фыркнул:
— При всем уважении к вам, сэр, я очень рад, что это сделали ваши люди. Если бы это сделали вы, я бы, скорее всего, умер на месте.
Томас улыбнулся:
— Значит, никакой ненависти ко мне?
— Сплошная приязнь. Впервые за десять лет. — Джо попытался оторваться от подушки, но ему это не удалось. — Где Эмма?
Джек Джарвис открыл было рот, но Томас предостерегающе махнул на него рукой. Спокойно и неотрывно глядя сыну в лицо, он рассказал ему о случившемся в Марблхеде.
Какое-то время Джо переваривал эти сведения. Потом с отчаянием произнес:
— Она не погибла.
— Погибла, сынок. Даже если бы в ту ночь мы начали действовать без промедления, Донни Гишлер все равно не расположен был сдаваться живым. Считай, она умерла, как только попала в ту машину.
— Тела не нашли, — заметил Джо. — Значит, она не мертва.
— Джозеф, после «Титаника» тоже не нашли половину тел, но бедняги все равно уже не с нами.
— Я не могу поверить.
— Не можешь? Или не хочешь?
— Это одно и то же.
— О нет. — Томас покачал головой. — Мы частично восстановили события той ночи. Она была подружкой Альберта Уайта. Она тебя предала.
— Да, предала, — согласился Джо.
— И что же?
Джо улыбнулся, несмотря на заштопанные губы:
— И мне наплевать. Я все равно по ней с ума схожу.
— «С ума схожу» — это не любовь, — возразил отец.
— А что же это?
— Сумасшествие.
— При всем к тебе уважении, папа, я восемнадцать лет наблюдал твой брак, и там тоже не было любви.
— Верно, — признал отец, — ее не было. Так что я знаю, о чем говорю. — Он вздохнул. — Так или иначе, ее больше нет, сынок. Она так же мертва, как твоя мать, упокой, Господи, ее душу.
— Как насчет Альберта? — спросил Джо.
Томас присел к нему на кровать:
— В бегах.
— Но ходят слухи, — добавил Джек Джарвис, — что он пытается устроить свое возвращение, ведет переговоры.
Томас глянул на него, и Джарвис кивнул.
— Кто вы? — спросил его Джо.
Адвокат протянул руку:
— Я Джон Джарвис, мистер Коглин. Но большинство зовет меня Джеком.
Распухшие глаза Джо с самого начала их визита не открывались так широко.
— Черт побери! — произнес он удивленно. — Я о вас слышал.
— Я тоже о вас наслышан, — отозвался Джарвис. — Как и весь штат, к сожалению. С другой стороны, одно из худших решений, какие принимал в жизни ваш отец, в конечном счете может обернуться лучшим событием из всего, что с вами случалось.
— Почему же? — осведомился Томас.
— Избив его до полусмерти, вы превратили его в жертву. Прокурор штата не захочет предъявлять обвинение. Он его все-таки предъявит, но против своей воли.
— А кто у нас сейчас прокурор штата — Бондюран? — спросил Джо.
Джарвис кивнул.
— Вы его знаете?
— Я знаю о нем. — На покрытом синяками лице Джо отразился страх.
Внимательно глядя на него, Джарвис поинтересовался:
