Он не мог сообразить, что на это ответить, и просто смотрел, как она пересекает комнату и стаскивает с ширмы платье, в котором была на болоте. Когда они выходили из комнаты, она отдала платье ему:
— Сожги его, ладно?
Оружие направляли в провинцию Пинар-дель-Рио, к западу от Гаваны. В три часа дня его вывезли из бухты Бока-Сиега, близ Сент-Питерсберга, на пяти рыболовных баркасах. Дион, Джо, Эстебан и Грасиэла проводили их в путь. Джо успел сменить костюм, который он безвозвратно изгваздал в болоте, на самый легкий из всех, какие у него имелись. Грасиэла пронаблюдала, как он сжигает его вместе с ее платьем, но теперь в ней уже почти ничего не осталось от той дичи, на которую охотились среди кипарисовой трясины. Они сидели на скамье под портовым фонарем, и она то и дело начинала клевать носом, но упорно отвергала все предложения пересесть в одну из машин или позволить кому-нибудь отвезти ее обратно в Айбор.
Когда последний из капитанов баркасов пожал им руки и отбыл, они какое-то время просто стояли, глядя друг на друга. Джо вдруг осознал: у них нет ни малейшего представления, что делать дальше. Чем увенчать эти два дня? Небо стало алым. Где-то вдали, на иззубренной линии берега, за купой мангровых деревьев, полоскался на горячем ветру парус или кусок брезента. Джо посмотрел на Эстебана. Потом на Грасиэлу, которая прислонилась к фонарному столбу, закрыв глаза. Он посмотрел на Диона. Над головой пролетел пеликан, клюв больше брюха. Джо посмотрел на баркасы, которые отошли уже далеко, с такого расстояния они казались не больше бумажных колпаков, какие надевают нерадивым ученикам в виде наказания. И начал смеяться. Ничего не мог с собой поделать. Дион с Эстебаном стояли позади него, совсем рядом, и вскоре они уже хохотали втроем. Грасиэла на секунду закрыла лицо руками и потом тоже стала смеяться, смеяться и плакать одновременно, подглядывая сквозь пальцы, словно девчонка. Она смеялась, и плакала, и ерошила волосы, а потом вытерла лицо воротником блузки. Они подошли к краю причала, смех превратился в хихиканье и постепенно стих, и они смотрели на воду, лиловевшую под алым небом. Баркасы исчезли за горизонтом. Один за другим.
Джо толком не помнил, как провел остаток дня. Они отправились в один из нелегальных баров Мазо, за ветеринарной клиникой, на углу Пятнадцатой и Небраски. Эстебан заранее договорился, чтобы сюда прислали ящик темного рома, выдержанного в бочонках вишневого дерева, и слух об этом быстро разлетелся среди всех, кто участвовал в ограблении. Вскоре обормоты Пескаторе уже смешались с революционерами Эстебана. А потом явились женщины в своих шелковых платьях и в шляпах с блестками. На сцену поднялся оркестр. И скоро все заведение отплясывало так, что казалось, еще чуть-чуть — и по каменной кладке пойдут трещины.
Дион танцевал с тремя женщинами одновременно, с неожиданной ловкостью раскачивая их за своей широкой спиной и у своих ног-тумб. Однако главным танцором во всей компании оказался Эстебан. Он двигался легко, словно кошка на высокой ветке, однако так властно, что скоро оркестр стал подлаживаться к ритму его движений. Он напомнил Джо артиста Валентино в одном фильме, где тот играл матадора: та же отточенная мужская грация. Вскоре половина женщин в заведении пыталась танцевать в унисон с ним или уговорить его провести вместе ночку.
— Никогда не видел, чтобы человек так двигался, — сказал Джо, обращаясь к Грасиэле.
Она сидела в углу отдельной кабинки, а он на полу перед ней. Она склонилась к его уху:
— Он это делал, когда сюда только приехал.
— В каком смысле?
— Это была его работа, — объяснила она. — Он был профессиональным танцевальным партнером, работал в самом центре города.
— Да ты шутишь. — Он приподнял голову, глядя на нее. — А чего этот парень не умеет делать хорошо?
— В Гаване он был профессиональным танцором, — сказала она. — Очень хорошим. Он так зарабатывал, пока учился на юриста.
Джо чуть не поперхнулся ромом:
— Он юрист?
— Был им в Гаване.
— А он мне говорил, что вырос на ферме.
— Так и есть. Моя семья работала у его семьи. Мы были… — Она глянула на него.
— Сезонные работники?
— Так это называется? — Она сморщилась, глядя на него, — похоже, она была не меньше пьяна, чем он. — Нет-нет, мы были фермеры-арендаторы.
— То есть твой отец арендовал землю у его отца и платил ему долей урожая?
— Нет.
— Но именно это называется «фермер-арендатор». Мой дед таким был. В Ирландии. — Он пытался выглядеть трезвым и эрудированным, но получалось это плохо. — А сезонный работник каждый сезон перемещается с фермы на ферму, в зависимости от того, где какую культуру выращивают.
— А-а, — произнесла она, явно недовольная, что вопрос прояснился. — Ты такой умный, Джозеф. Ты знаешь все-все.
— Ты сама спросила, chica.
[36]
— Ты меня только что назвал «chica»?
— Вроде бы да.
— У тебя ужасное произношение.
— Как твое ирландское.
— Что?
Он отмахнулся:
— Я просто еще не выучил испанский.
— Его отец был потрясающий человек. — Глаза у нее загорелись. — Он взял меня к себе в дом, выделил мне отдельную спальню с чистым постельным бельем. Мне наняли частного учителя по английскому. Мне, деревенской девчонке.
— И что его отец просил взамен?
Она прочла его мысли по глазам:
— Ты отвратительный тип.
— Вопрос-то напрашивается.
— Он ничего не просил. Может, он немного загордился, что столько всего делает для обычной деревенской девочки. Только и всего.
Он поднял ладонь:
— Прости, прости.
— Ты видишь худшее в лучших людях, — произнесла она, качая головой, — и лучшее в худших.
Он не мог придумать, что на это ответить, поэтому лишь пожал плечами: пускай молчание и выпивка смягчат настроение.
— Пошли. — Она выскользнула из его кабинки. — Потанцуем. — Она потянула его за руки.
— Я не танцую.
— Сегодня вечером, — возразила она, — танцуют все.
Он позволил ей поднять себя на ноги, хотя и понимал, что это, черт побери, просто кощунство — танцевать рядом с Эстебаном или даже с Дионом.
Ну конечно, Дион над ним открыло потешался, но Джо слишком много выпил, чтобы об этом переживать. Он позволил Грасиэле вести, следовал за ее движениями и скоро поймал ритм, которому мог худо-бедно соответствовать. Они довольно долго оставались на площадке для танцев, передавая друг другу бутылку черного рома «Суарес». В какой-то миг он обнаружил, что в его мозгу разные ее образы накладываются друг на друга: вот она бежит по кипарисовому болоту, словно загнанная дичь, вот танцует в нескольких футах от него, подергивая бедрами, покачивая плечами, запрокидывая голову, чтобы поднести бутылку к губам.
