Он убил ради этой женщины. И ради себя самого. Но если и существовал какой-то вопрос, на который он весь день не мог найти ответ, то это был вопрос, почему он выстрелил этому матросу в лицо. Такое делаешь с человеком лишь от гнева. Обычно стреляешь в грудь. Но Джо разнес ему лицо. Тут было что-то личное. Зачарованно глядя на ее покачивания, Джо понял — он сделал это, потому что ясно увидел в глазах матроса: тот относится к Грасиэле с презрением. Она коричневая, и изнасиловать ее — не грех. Во всяком случае, в военных передрягах такой грех легко отпускают. И Сайрусу было почти все равно, будет она живой или мертвой, когда он станет с ней это делать.
Грасиэла подняла руки над головой, а вместе с ними и бутылку. Кривая улыбка блуждала по ее лицу в синяках, глаза смотрели вверх.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О сегодняшнем.
— А что там насчет сегодняшнего? — спросила она, но тут же прочла ответ в его взгляде. Она опустила руки, протянула ему бутылку, и они снова направились к своему столику.
— Мне плевать на этого типа, — произнес Джо. — Мне просто жаль, что не нашлось другого способа.
— Его и не было.
Он кивнул:
— Вот почему я не жалею о том, что сделал. Я просто жалею, что это вообще случилось.
Она взяла у него бутылку.
— Как благодарят мужчину после того, как он спас твою жизнь, которую сам же подверг в опасность?
— Подверг опасности?
Она вытерла рот костяшками пальцев.
— Да. Как?
Он поглядел на нее, чуть склонив голову набок.
Она снова прочла его взгляд. Засмеялась:
— Не тем способом, о котором ты подумал, chico.
[37]
— Просто говорят «спасибо». — Он забрал у нее бутылку и отхлебнул.
— Тогда спасибо.
Он сделал широкий жест, поклонился и, не удержав равновесия, свалился прямо на нее. Она взвизгнула, хлопнула его по макушке и помогла выпрямиться. До столика они доковыляли, хохоча и задыхаясь.
— Мы с тобой никогда не станем любовниками, — объявила она.
— Почему это?
— Мы любим других людей.
— Ну, моя-то умерла.
— Мой, наверное, тоже.
— А-а.
Она несколько раз пьяно помотала головой.
— Значит, мы любим призраков, — заключила она.
— Да.
— Получается, мы и сами — призраки.
— Ты набралась, — заметил он.
Она рассмеялась и ткнула пальцем в его сторону:
— Это ты набрался.
— Не спорю.
— Мы не будем любовниками.
— Ты уже говорила.
В первый раз они занялись любовью в ее комнате над кафе, и это было как автомобильная катастрофа. Они сокрушали друг другу кости, они падали с кровати, они перевернули кресло, и, когда он вошел в нее, она прокусила ему плечо до крови. Все кончилось быстро — примерно столько времени нужно, чтобы вытереть тарелку.
Во второй раз, полчаса спустя, она лила ром ему на грудь и слизывала его, и он делал с ней то же самое, и они не спешили, усваивая ритм друг друга. Она заранее предупредила: «Никаких поцелуев», но это было как ее «Мы никогда не будем любовниками». Они пробовали медленные лобзания, и жесткие поцелуи, и легкие клевки в губы, и соприкосновения одними языками, без участия губ.
Его изумляло, как им весело и радостно. За всю жизнь у Джо было семь женщин, но по-настоящему занимался любовью он только с Эммой — в том смысле, какой он вкладывал в это выражение. И хотя секс у них с Эммой был безудержный, а иногда и вдохновенный, Эмма всегда как будто таила что-то. Иногда ему казалось, что она со стороны наблюдает за тем, как они занимаются сексом. А после этого она еще глубже замыкалась в себе.
А вот Грасиэла ничего не таила и не сдерживала. Она таскала его за волосы, она сжимала его шею своими крепкими руками, так что он опасался, как бы она ее не сломала, она вонзала зубы в его плоть. Она доводила само действо до края, за которым начиналось исчезновение: словно он проснется утром один, а она окажется растворенной в его теле. Или наоборот — утром он будет растворен в ней.
Проснувшись, он с улыбкой вспомнил об этой дурацкой мысли. Она спала на боку, повернувшись к нему спиной, волосы ее разметались по подушке и изголовью. Он подумал: может быть, стоило бы выскользнуть из постели, схватить в охапку одежду и удрать до начала неизбежной дискуссии о чрезмерном употреблении спиртного и необдуманных поступках. Но он слегка поцеловал ее в плечо, и она тут же перекатилась к нему. Она мгновенно оказалась сверху. А сожаление и раскаяние, решил он, подождут до другого дня.
— Это будет деловая договоренность, — объяснила она ему в кафе внизу, когда они сели завтракать.
— То есть как? — Он ел тост. И не мог подавить идиотскую улыбку.
— Мы будем удовлетворять эту… — подыскивая слово, она тоже заулыбалась, — эту потребность друг в друге, пока не наступит таковое время, когда…
— «Таковое время»? — переспросил он. — У тебя был отличный учитель.
Она откинулась на спинку стула.
— У меня очень хороший английский.
— Согласен, согласен. Почти безупречный, ты только один раз сказала «подверг в опасность» вместо «подверг опасности».
Она выпрямилась:
— Спасибо.
Он продолжал улыбаться как дурак.
— Не за что, — отозвался он. — И до каких пор, значит, мы будет удовлетворять эту… потребность?
— Пока я не вернусь на Кубу, чтобы там быть со своим мужем.
— А я?
— Ты? — Она подхватила вилкой кусок яичницы.
— Ну да! Ты собираешься обратно к мужу. А мне что останется?
— Ты станешь королем Тампы.
— Принцем, — поправил он.
— Принц Джозеф, — проговорила она. — Неплохо звучит. Только, боюсь, это не совсем для тебя. И потом, ведь принц должен быть великодушным?
— В отличие от кого?
— От гангстера, который все делает только ради себя.
— И ради своей шайки.
— И ради своей шайки.
— В чем и проявляется великодушие.
Она взглянула на него со смесью разочарования и отвращения:
— А ты принц или гангстер?
— Я не знаю. Мне нравится думать, что я просто вне закона, но сейчас это, может быть, уже не больше чем фантазия.
— Тогда ты будешь моим беззаконным принцем, пока я не вернусь домой. Как тебе?
