— Дело кончено, — сказал он прокурору, — и вы теперь спокойно можете спать.
Но прокурор не последовал этому совету, а поспешил к генерал-губернатору дать ему отчет в своих действиях.
— Гм! — сказал тот, выслушав своего подчиненного. — Так вы освободили и китайцев?
— Что было делать, ваше превосходительство, с этим дьяволом? Промедли я хоть одну минуту — и на нас грянул бы дождь ядер!
— Так-то так! Но не было бы у нас завтра дела с французским чиновником! — заметил генерал-губернатор, покусывая свои седые усы.
— Я надеюсь, что ничего не будет, — отвечал с уверенностью прокурор, — потому что одно дело пушки, и иное дело дипломатия, которая спешить не любит. Да, наконец, мы ведь не имеем прямого требования от французского правительства о выдаче ему именно этих лиц.
— Положим, что вы отчасти правы, — согласился генерал-губернатор, — но во всяком случае я бы вам советовал потушить это дело.
— Я того же мнения, ваше превосходительство! Я сейчас же приму необходимые меры.
— Это единственный способ удовлетворить всех, поверьте моей опытности, — сказал в заключение генерал-губернатор. — Ну, а теперь — до свидания! Идите с Богом, господин прокурор, вы вполне заслужили свой покой.
Прокурор откланялся, но дома всю ночь не мог уснуть, думая об упреках «маркиза де Сен-Фюрси», которые он предвидел на утро следующего дня. Наученный горьким опытом, он дал себе слово — никогда более не брать на себя подобного рода дел…
Так или иначе, но Бартес, несмотря на счастливый оборот дела, напрасно торжествовал свою победу над личностью, к которой переходим мы теперь: он имел дело с тонким и изворотливым, поистине гениальным сыщиком, который никогда не терялся, никогда не отчаивался, как бы ни был он обескуражен; напротив, после каждого поражения он становился еще опаснее своими хитросплетенными замыслами и комбинациями.
Так было и теперь: узнав на другой день о том, что случилось ночью, он принял известие о своей неудаче, по-видимому, спокойно и равнодушно выслушал соболезнование командира «Бдительного», сказавшего ему:
— Ну, мой бедный маркиз, эти канальи американцы сделали вам, кажется, полный шах и мат!
— Да, господин командир! — ответил он со стиснутыми от холодного бешенства зубами. — Но подождем конца: это так же, как и в висте, где хорошие игроки никогда не пасуют от первых неудачных ходов.
Однако, войдя к себе в каюту, чтобы пересмотреть свои бумаги, Гроляр был не на шутку озадачен, не найдя при себе портфеля, где они хранились. Он бросился к своему чемодану, потом к ящику в столе и к постели, — но бумаг нигде не оказалось.
— Украли! Ясное дело, что украли! — глухо воскликнул он в заключение, с опущенными руками и побледневшим лицом.
Теперь враги отняли у него все оружие, которым он был так силен, и вот когда они могут праздновать свою победу над ним, так как теперь он бессилен, теперь он почти ничто!.. Но кто нанес ему это страшный удар?.. Гроляр не долго искал ответ: это должен быть Лао Тсин! Да, непременно он! Он ведь могущественен здесь со своими миллионами, и ему очень легко было все это устроить, потому что к услугам богача все и каждый, а особенно воры!.. Гроляр остановился на ворах и сообразил, как это могло случиться, что у него выудили из кармана портфель: он припомнил давку и толчки, которым подвергся при входе в особняк банкира. Да, именно в эти минуты и вытащили у него портфель с бумагами!
Опомнившись от неожиданности, сыщик поспешил к прокурору и, равнодушно выслушав его извинения, условился с ним о том, что дело не следует представлять в суд, под предлогом неимения будто бы «дополнительных справок» (о выпуске на свободу арестованных решено было молчать).
Побывав у прокурора, «маркиз де Сен-Фюрси» отправился затем на телеграфную станцию и заставил все утро работать телеграфную проволоку между Батавией и Сингапуром… В этом заключалось мщение, которое он готовил своим врагам…
Шесть дней спустя после того на бирже Батавии красовалась следующая телеграмма, полученная от Вашингтонского правительства:
В военном флоте Соединенных Штатов не существует судов под именами «Гудзон» и «Калифорния», равно как и командиров под именами и фамилиями Уолтер Дигби и Фред Робинсон. Поэтому означенные суда и их командиры, явившиеся в Батавский порт, должны считаться пиратами, подлежащими изгнанию из всех стран цивилизованного мира.
Барнард, секретарь министерства
Военного и Морского, Вашингтон
В телеграмме имелась еще секретная часть, которую американский консул не счел нужным опубликовать: в ней было сказано, что американская эскадра, шедшая из Гонконга, получила приказ присоединиться к английской, бывшей там же, и к французскому фрегату «Бдительный», чтобы вместе с ним овладеть упомянутыми двумя судами и привести их в Малакку, где они будут подвергнуты международному морскому суду.
Можно судить о повсеместной сенсации, произведенной этой телеграммой!
Все жители Батавии с нетерпением ожидали шести часов вечера того же дня: в этот час офицеры обоих американских броненосцев имели обыкновение обедать в «Восточном Отеле». Неужели они и сегодня, после этой телеграммы, приедут туда со своих броненосцев, как ни в чем не бывало?
И что же? Не подошла еще часовая стрелка к шести, как американские шлюпки по обыкновению отчалили от своих броненосцев! Только теперь они были вооружены пушками и в них сидел многочисленный экипаж.
Все офицеры были налицо, и во главе их два командира, важные и спокойные, с сигарами в зубах, но без всякого вызывающего, фанфаронского вида.
Зрители усыпали всю набережную, и когда приставшие к берегу американские моряки в стройном порядке стали выходить на нее, среди толпы послышались дружные аплодисменты, потому что публика — всюду публика, и везде она любит признаки молодечества и отваги.
Американцы в том же порядке отправились на террасу «Восточного Отеля», где к их услугам были уже сервированы столы. Но не прошло и пяти минут, как тут же явился адъютант генерал-губернатора с требованием, чтобы они удалились на свои суда.
— Скажите тому, кто вас послал, — ответил ему один из командиров, — что мы здесь в свободной стране и будем делать то, что нам нравится, тем более что мы не нарушаем законов… А если употребят против нас силу — ну, тогда мы увидим, что нам делать! За стол, господа!
И говорящий отвернулся от адъютанта. Избегая рокового столкновения, их оставили в покое на этот день, но на следующий были приняты энергичные меры: к четырем часам пополудни полк и две артиллерийские батареи были выстроены вдоль набережной, и полковник, командовавший ими, получил приказ не пускать американских моряков на берег, а в случае насилия с их стороны — стрелять в них как в неприятеля.
Зрители опять собрались на набережной в огромном количестве — чуть не весь город.
В шесть часов без десяти минут опять те же шлюпки отплыли от своих броненосцев, быстро направляясь к берегу.
