Договорить он не успел: удар в висок был быстрым и точным. Максим, не издав ни единого звука, начал оседать, но мужчина, стоявший сзади, поддержал его.
– Зачем ты так?! – возмутилась Вика. – Он ведь на нашей стороне!
– Именно поэтому я и отрубил этого упрямого пацана. Его нужно доставить в ближайшую больницу, определить вид яда, подобрать противоядие…
– Разве это возможно?
– Возможно, но очень сложно. Не факт, что получится, я сейчас ничего не гарантирую.
– Так не лучше ли было отпустить его обратно?
Вика понимала, что ляпнула глупость. Но ей очень уж не хотелось, чтобы Максим умер из-за нее…
– Не лучше! Мы с тобой прекрасно знаем, что после такого никто бы его не простил. А мы искренне хотим ему помочь. Если же не получится… Что ж, он бы в любом случае умер, – отозвался Эрик Тайлер.
* * *
Сегодня что-то должно было случиться. Что-то необычное и плохое. Она знала это наверняка. Его глаза всегда его выдавали. Он, пожалуй, знал и наслаждался тем, что может ее запугать. В его глазах не было глубоких эмоций, так что на «зеркала души» они не тянули. Только примитивные, сиюминутные желания… которые он никогда не сдерживал.
Хильде казалось, что она уже привыкла. В последнее время он наказывал ее все чаще за оплошности, которые были и которых не было. Когда наказание заканчивалось и ей, сонной и грязной, только и хотелось, что добраться до своей постели, подальше от этих проклятых лошадей, он никогда не отпускал ее. Он всегда ее трогал… засовывал пальцы в рот, щупал под одеждой. Ей было плохо, но она не решалась жаловаться, ведь это повод для новых наказаний! Хильда лишь терпела, пока это закончится, сдерживая тошноту и слезы.
И вот сегодня она увидела в его глазах уверенность, которая подталкивала ее к панике. У девочки не было времени на то, чтобы строить догадки. Он опустился перед ней на колени, сжал одной рукой ее волосы, удерживая, заставляя смотреть на него. Он не целовал ее, нет, а просто лизал – как шальное животное, иногда закусывая кожу губами, но не повреждая. От него воняло дешевым пивом и больным желудком. Она уже не могла сдерживать слезы – они лились сами собой, а унижение лишь добивало ее. Руки Хильды по-прежнему были связаны, что исключало малейшую возможность сопротивления.
Он не остановился. Достал тот грязный, чуть тронутый ржавчиной нож, который всегда таскал за поясом. Девочке почему-то казалось, что лезвие у него тупое, как деревяшка. Но когда это лезвие начало разрезать ее одежду, она поняла, насколько ошибалась. Сначала майку, потом – джинсовый комбинезон, и даже плотная ткань поддалась.
Она не знала, что будет дальше, но ее инстинкты били тревогу. Каждое его прикосновение, наглое, грубое, к местам, которых он никогда не должен был касаться, сводило с ума и лишало воли. Ей уже было больно, но тело предчувствовало лишь новую боль.
– Скажи, что любишь папочку, – прохрипел он.
Она молчала, хотя для того, чтобы не закричать, требовалось прикусить губу до крови. Это было последнее проявление свободы, которое ей оставалось. Он не настаивал – он был не в том состоянии, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Возможно, он даже слышал ее голос в своей голове, потому и не понял, что на самом деле она промолчала.
Хильда сопротивлялась до последнего. Пыталась отбрыкиваться от него, когда он прижимал ее живот и лицо к грязному полу. Извивалась всем телом, чтобы стряхнуть с себя его руки, такие отвратительно липкие и горячие. Кричала до боли в горле, когда почувствовала, как он раздвигает ее ноги. Ее отчаянный крик напугал лошадей, но в этот момент Хильде даже хотелось, чтобы они наступили на нее, забили копытами, только бы не…
Боль была. Незнакомая, пронзившая ее белой вспышкой. Как будто волна лавы пронеслась по всему ее телу. Боль была не только физическая, Хильда почувствовала, как в самой ее душе что-то надломилось. Эта боль не была смертью – но она была финальной чертой.
Все силы разом покинули ее, превращая тело в безвольную игрушку. Мужчина не заметил. А ей было все равно, теперь уже все равно. Она чувствовала себя пустой и легкой. Его судорожные движения доходили до ее мозга далеким эхом.
Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем он покинул ее. Стеклянными, равнодушными ко всему глазами Хильда наблюдала, как он натягивает грязные брюки.
– Приберись тут и иди в дом, – велел он. – Матери – ни слова! Сегодня можешь не убирать за лошадьми. Мой подарок тебе. Что ревешь? Я тебе подарок сделал!
Она до этого момента и не осознавала, что плачет. Наверное, это какая-то автоматическая реакция организма. Потому что она уже не видела смысла в слезах.
Хильда с трудом поднялась; ноги дрожали. Сознание словно заволокло туманом, и она наблюдала за миром откуда-то издалека. Посмотрев вниз, она увидела, как по ее ногам скользят алые капельки. Ей стало дурно…
– Что шатаешься? – фыркнул мужчина, сплевывая на пол. – Радуйся! Женщиной стала. Дура!
Он собирался уйти… даже пошел. А потом он уронил ключи. Ключи от тех самых цепей, которые все это время держали ее руки. Почему-то это было так важно… А он оказался слишком пьян, чтобы поднять их сразу, и завис над полом.
Она ни о чем не думала в этот момент. Тело, использованное, измученное и оскверненное, действовало само по себе. Хильда понятия не имела, как в ее руках оказались вилы для уборки навоза. Это казалось второстепенным. А вот момент, когда эти вилы входили в его проклятую жирную тушу, она словно наблюдала в замедленной съемке… Радость, которую она ощущала в эту секунду, была равносильна боли, сковывавшей ее недавно.
Она прошла через ужас. Но теперь все в гармонии. Так всегда должно быть, с каждым из этих ублюдков!
Когда лужа крови, растекающаяся по полу, коснулась ее босых пальцев, Хильда не смогла сдержать улыбку…
…Женщина резко села на кровати и оглянулась по сторонам, пытаясь понять, что ее разбудило. В тесной комнате было темно и пусто, за окном барабанил дождь. Все-таки начался… она надеялась, что обойдется сегодня без него. На ферме такая грязь, когда эти дожди!
Неужели ее разбудил самый обыкновенный кошмар, за столько лет ставший привычным? Да быть не может! Когда она была ребенком, еще можно было понять, а теперь… Она свыклась, срослась с этим сном и каждой его секундой. Она не боялась, а гордилась им. Что могло измениться?..
Чувство подозрения не давало заснуть. Она встала и поспешно натянула джинсы и водолазку – в доме было холодно. Такой уж недостаток у больших построек: в них тепло плохо хранится, а холод пробирается быстро.
На тумбочке возле ее кровати лежал длинный нож. Всегда. Раньше она вообще хранила его под подушкой, потом один раз поранилась и больше не рисковала. Хильда понимала, что это не самое лучшее и удобное оружие. Но почему-то именно холодное, справедливое лезвие ножа давало ей спокойствие, необходимое для здорового сна.
Она взяла оружие и медленно вышла в коридор, пытаясь понять, есть ли в доме кто-то еще. Женщина никого не звала: если кто и прокрался, ее голос его только спугнет. Почти сразу ее чуткий слух уловил странное постукивание внизу.
