— Вы полагаете, ваш план с самого начала был обречён?
— Ну конечно, а вы как думаете? В суде люди смеялись нам в лицо — сидя в общей галерее, они утирали глаза, когда мы во всех подробностях излагали им нашу тактику. Прокурор с пеной у рта доказывал, что всё было «тщательно спланировано», но мы со своей стороны заявили, что всё так называемое планирование свелось к паре-тройке вечерних попоек в пивнушке и нескольким ничего не значащим каракулям на обороте бумажной салфетки…
— Это отчасти объясняет, почему никто из вас не получил реальный срок.
— Нас даже не потрудились вытурить из университета — вот как «серьёзно» восприняли окружающие нашу эскападу.
— Сегодня всё могло обернуться совсем иначе, — предположил Фокс.
— Уж это наверняка.
— Ваш университет находился в Стерлинге? — Эллиот кивнул, а потом поблагодарил официанта за принесённый заказ. К заказу прилагался и счёт, но телеведущий направил официанта к съёмочной группе.
— Вы хоть иногда встречаетесь с кем-нибудь из прежних друзей? — поинтересовался Фокс.
— Крайне редко.
— И что, ни один из них не проявляет политической активности?
— Политической активности? Вы хотите спросить, не замышляет ли он заговор с целью свержения правительства? Нет, ни один из них не проявляет прежней активности. — Он пил воду мелкими глотками, подавляя отрыжку. — Мы были молодыми дураками. Что называется, без царя в голове, инспектор.
— Это правда? Вы сейчас не лукавите?
— Вы что, хотите изобличить во мне революционера-подпольщика?
Фокс не мог не улыбнуться в ответ на улыбку Эллиота.
— Вовсе нет. Но вы человек публичный, это неплохой пиар для вас — попытаться умалить роль «боевого» прошлого, обратить всё в шутку, свести к «студенческим попойкам» в пабе…
— Как знать, быть может, вы и правы.
— Ведь в те времена всё было совсем по-другому.
— Это да.
— К тому же, насколько я могу судить, у спецподразделения «Чёрная жатва» были более чем серьёзные цели. Если вы хотели просто посмеяться, сомневаюсь, что они стали бы с вами церемониться.
Эллиот немного потемнел лицом.
— «Чёрная жатва» — это чересчур для меня. Даже тогда, — признался он.
— И всё-таки вы посещали их собрания?
— Ну да. Бывал пару раз.
— Значит, вы были знакомы с Дональдом Макайвером?
— Бедняга Дональд. В конечном счёте его всё-таки упекли за решётку. Даже умудрились признать невменяемым после того, как он напал на своего сокамерника. Сейчас он сидит в сумасшедшем доме.
— И вам никогда не приходило в голову навестить его?
— Нет. — Похоже, вопрос Фокса привёл Эллиота в замешательство.
— Хотя, он, вероятно, был близок к Фрэнсису Верналу…
— Просто уму непостижимо, что кто-то этим до сих пор интересуется, — сказал Эллиот.
— В смысле?
— Никто из нас ни секунды не сомневался, что Фрэнсиса убили — британская контрразведка давно внесла его имя в свой расстрельный список. Когда он погиб, казалось, будто этого никто не заметил — ни вам полицейского расследования, ни полсловечка в газетах… — Он отпил ещё глоток воды из стакана. — Но как бы там ни было, его смерть сделала своё дело.
— То есть?
— Целый ряд группировок отлично всё понял и мигом расформировался — они вовсе не горели желанием разделить судьбу Фрэнсиса.
— Насколько хорошо вы его знали?
— Я вообще его не знал.
— Неужели вы никогда не встречались с ним на собраниях?
— Пару раз мы сидели с ним в одном зале. Но кто был я? Мелкая сошка, один из многих. А он восседал за столом президиума.
— Он был человек со средствами, не так ли?
— Ещё одна причина, по которой распались все эти многочисленные группировки — когда Фрэнсиса не стало, иссяк денежный источник. Не то чтобы кто-то пользовался банковскими счетами. У «Чёрной жатвы» не было собственной чековой книжки.
— Надо полагать.
Эллиот встрепенулся, внезапно что-то вспомнив.
— Как-то раз, на одном собрании вдруг разгорелись страсти. Соколиному Глазу срочно потребовались деньги. Фрэнсис вышел, а через пару минут вернулся с пачкой пяти- и десятифунтовых купюр.
— Где это было?
— В одной пивнушке в Глазго — как правило, мы заседали в задней комнате. Плевки на полу, опилки, патриотические песни…
— Выходит, деньги вполне могли лежать у него в машине?
— Видимо, да.
В машине, которую Гэвин Уиллис спрятал у себя в гараже. Для чего? Чтобы обчистить? Если так, то откуда он мог знать про деньги? И если они там и вправду были, как он с ними поступил?
И почему все эти годы он хранил эту машину?..
— А кто такой Соколиный Глаз? — спохватился Фокс.
Эллиот пожал плечами.
— Никогда не знал его настоящего имени. Он не принадлежал к числу тех, кто обычно посещает собрания; мы все его немного побаивались.
— Неужели?
— Он определённо не просто играл в радикального оппозиционера. Не сомневаюсь, он был замешан в двух или трёх вооружённых ограблениях. Мы предпочитали обсуждать его за глаза — он был нашим Робин Гудом. Да и взрывчаткой он тоже не брезговал.
— Неужели те самые письма-бомбы, отправленные на Даунинг-стрит и в Парламент?
— Скорее всего.
— А почему Соколиный Глаз?
— Понятия не имею. — Эллиот осушил стакан. Как только оборудование убрали, съёмочная группа устремилась к фургонам. — Мне пора, — извинился Эллиот. — Вы и в самом деле думаете, что спустя столько лет сможете докопаться до правды?
— Напротив, я очень сильно в этом сомневаюсь.
— И вы полагаете, кто-нибудь там горит желанием её услышать, инспектор?
Фокс оставил последний вопрос без внимания. Вместо этого он полез в карман и вытащил книгу профессора Мартина.
— Вам никогда не попадалась на глаза эта книга?
— Что-то такое слышал, — кивнул Эллиот. Он взял книгу в руки и пролистал.
— И у вас никогда не возникало желания прочитать её?
— Археология меня никогда не интересовала.
Фокс забрал книгу у Эллиота, нашёл во вкладке фото Вернала и Элис Уоттс у входа в отделение полиции и протянул ему.
— Помните её? — спросил он.
— Нет.
— Не узнаёте её по собраниям?
Эллиот покачал головой.
— Это действительно важно?
