— Есть над чем подумать, — сказал Мартин и устало сел.
— Да уж… — Йоста прикусил губу и стоял, покачиваясь на каблуках.
— У тебя есть что сказать?
— Да… есть одна мелочь… — Йоста замолчал.
Что-то, чего он сам никак не мог определить, не давало ему покоя уже пару дней, а теперь он вдруг понял, что это было. Вопрос только, как сформулировать. Мартин, во всяком случае, не обрадуется.
Он долго стоял у дверей и колебался. Наконец решился и постучал. Герман открыл почти сразу.
— Значит, пришел…
Аксель кивнул.
— Заходи. Я не говорил ей, что ты придешь. Не уверен, что она тебя вспомнит.
— Что, так плохо? — Аксель посмотрел на него с сочувствием.
Вид у Германа был очень усталый. Можно понять.
— Это весь твой клан? — Аксель кивнул на фотовыставку в холле.
— Да… вся компания.
Аксель, заложив руки за спину, разглядывал фотографии. Праздники… летнего солнцестояния, дни рождения, Рождество. Будни… Целая толпа — дети, внуки, правнуки. Он вдруг представил, как выглядела бы его собственная семейная галерея. Аксель в конторе — бумаги, бумаги, бумаги… бесконечное количество бумаг. Бесчисленные ланчи и ужины с политическими боссами, с людьми, которые могли что-то решить. Друзей почти нет. Их было не так много, кто выдерживал до конца. Ежедневная, утомительная, тягучая охота на людей, и лишь одно стремление — найти всех. Найти преступников и убийц, избежавших наказания и ведущих незаслуженно комфортную жизнь. Найти тех, у кого руки по локоть в крови и кто этими самыми руками гладит по головкам внуков и правнуков. Он ни секунды не сомневался в справедливости своего дела, и с ним не могло сравниться ничто — ни семья, ни друзья. Он даже не позволял себе задумываться, чего себя лишил. Результаты сами по себе были наградой — палачей выковыривали из их годами наращиваемой скорлупы, и они представали перед судом. И награда эта была так высока, что оттесняла мечты о нормальной жизни на второй план. А может, он просто сам себя в этом убедил. Потому что сейчас, когда он рассматривал снимки многочисленного семейства Германа и Бритты, его резанула мысль: а правильно ли он выбрал? Стоило ли лишать себя всего этого?
— Какие все славные, — задумчиво сказал Аксель, прошел в гостиную и остановился как вкопанный.
Он увидел Бритту. Несмотря на то что и она, и они с Эриком прожили всю жизнь в Фьельбаке, он не видел ее несколько десятилетий. Их жизненные пути не пересекались. А сейчас с него словно спала пелена этих лет. Она была по-прежнему красива. Собственно говоря, она была намного красивее, чем Эльси, к Эльси скорее подошло бы слово «симпатичная» или «милая». Но в Эльси был какой-то внутренний свет, теплота, с которой ее подруга при всей своей красоте тягаться не могла. Но теперь он видел другую Бритту. Теперь она выглядела так, что с нее можно было писать картину — она просто олицетворяла все, что принято называть материнством.
— Неужели это ты? — Она встала и пошла ему навстречу. — Тот самый Аксель?
Она протянула ему обе руки. Боже, сколько же лет прошло… шестьдесят лет! Целая жизнь. Тогда он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что жизнь может пройти так быстро. Он взял ее руки в свои и увидел, что это руки старой женщины, морщинистые, с множеством возрастных пигментных пятнышек. Волосы уже не темные, как тогда, а серебристо-белые, но все равно красивые. Она спокойно смотрела ему в глаза.
— Как я рада тебя видеть! Постарел немного с тех пор, а?
— Забавно, я хотел сказать то же самое, — улыбнулся Аксель.
— Давай, давай, садись поскорее, поболтаем. Герман? Ты сваришь нам кофе?
Герман молча кивнул, вышел в кухню и загремел посудой. Бритта села на диван и, не отпуская рук Акселя, усадила его рядом.
— Вот так, Аксель, и мы постарели… Кто бы мог подумать? — Она кокетливо наклонила голову набок.
Ничего, весело подумал он, кое-что осталось и от той Бритты.
— Я слышала, ты достиг больших успехов за эти годы. Так много сделал хорошего…
Она уставилась на него, и он отвел глаза.
— Хорошего… может быть, и хорошего. Я делал то, что надо было делать, — сказал он и замолчал. Потом добавил: — Есть вещи, которые нельзя скрыть.
— Это правда, Аксель, — серьезно сказала Бритта. — Это правда…
Они надолго замолчали. Сидели и смотрели в окно на бухту, пока Герман не принес кофе и чашки на веселеньком, в крупных цветах, подносе.
— Спасибо, любимый, — сказала Бритта.
Аксель заметил взгляд, которым они обменялись с мужем, и у него перехватило дыхание. Он постарался напомнить себе, что его работа тоже принесла чувство покоя и удовлетворения многим и многим семьям — их страдания и мучения наконец-то были отмщены, их мучители предстали перед судом. Это тоже своего рода любовь… не физическая, не любовь между мужчиной и женщиной, но в высшем смысле это тоже любовь.
Бритта передала ему чашку.
— А ты, Аксель, ты прожил хорошую жизнь? — спросила она, словно прочитав его мысли.
У этого вопроса было так много измерений, так много слоев и ответвлений, что он и не знал, что ответить. Аксель вспомнил Эрика и его друзей в библиотеке в их доме — беззаботных, веселых… Эльси с ее мягкой улыбкой. Франц, готовый в любую минуту взорваться, но и в нем что-то было, что-то в нем было… Бритта, так не похожая на себя сегодняшнюю. Тогда она выставляла свою красоту напоказ, а ему казалась, что под красивой скорлупкой скрывается полная пустота. Наверное, он был не прав. Нынешняя Бритта светится любовью и добротой. Мысль об Эрике причиняла ему такую боль, что он все время старался ее отбросить. Но сейчас, сидя в гостиной у Бритты, Аксель попытался вспомнить брата таким, каким он был тогда, еще до наступления трудных времен. За письменным столом с книгой. Ноги на столе, волосы взлохмачены… весь этот рассеянный вид, из-за которого Эрик всегда выглядел старше, чем был на самом деле. Как он любил Эрика…
Аксель посмотрел на Бритту и понял, что она ждет ответа. Усилием воли он заставил себя вернуться из «тогда» и сделал попытку найти ответ в «сейчас». Но из этого ничего не вышло — прошлое и настоящее были так тесно сплетены, шестьдесят прошедших лет слились в памяти в неразделимый водоворот имен, встреч и событий. Он почувствовал, как дрожит в руке чашка с кофе.
— Не знаю… — сказал он наконец, — думаю, что да. Я прожил хорошую жизнь. Настолько хорошую, насколько заслужил.
— А я прожила замечательную жизнь, Аксель. И знаешь, давным-давно решила для себя: да, я заслужила хорошую жизнь. Тебе бы тоже надо сказать себе раз и навсегда: я, Аксель Франкель, заслужил хорошую жизнь.
Дрожь в руке не унималась, и несколько капель кофе упали на диван.
— О, простите… я…
— Ничего страшного, сейчас принесу тряпку. — Герман встал, вышел в кухню, тут же вернулся с мокрым кухонным полотенцем в синюю клеточку и прижал его к пятну.
