Знатная у меня рабочая тетрадь! Сам сделал. Сотня страниц, прошитых серебряной ниткой. А на обложке оттеснил: ПАВЛОВ. Не только в знак уважения к политической честности учёного, но и на предмет симпатий со стороны мучителя биологии. Тетрадь по математике гордо именуется «Нильс Хенрик Абель». По физике – «апостол Бонайути»… впрочем, с Бонайути я, кажется, перемудрил.
Ох и падки мучителя на дешёвые понты!
Карандаш короткими штрихами инкрустирует бумагу щербатым, иззубренным растениями горизонтом. Но едва пшеничное поле оживает волной под порывом далёкого ветра, звучит звонок к перемене. Опять ложь и враки! Меня-то звонок не обманет – школьные переменки меняют характер мучений, но не их суть.
* * *
– Вот он, мой верный Галахад!
Столовка. Звон посуды, басовитый гомон старшеклассников и всплески возгласов малышни. Вместо привычного мне запаха палёного масла и сбежавшего молока – ароматы дорогого кофе и свежей выпечки.
Ленка приветливо показывает на пустой стул рядом с собой. Мимо не прохожу, осторожно ставлю поднос и присаживаюсь. Тетрадь по биологии будто невзначай кладу неподалеку от корзинки с тонко нарезанным хлебом. В школе, откуда я родом, хлеб давно бы разметали по карманам, а корзинку запустили кому-то в голову. Но здесь всё не так. Дикари!
– Мне больше по душе Тахир, – отвечаю с достоинством, но скромно.
– Почему «тахир»? – в недоумении морщит лоб Вован. – А! Понял: Антон – Тошка – Тоха – Тахир… Да?
– Нет. Это турецкий дастан. Запиши, потом в Инете глянешь, как народ раньше развлекался.
– Да уж, в школу небось не ходили, на лабораторки время не тратили.
Вован всё ещё пытается удержать инициативу, но ему мешает Аркадик:
– Как будешь строить автоклавы? Могу помочь.
С первого дня я понял, что мученичество для местной публики – дело святое, возвышенное и благородное. При другом раскладе я бы послал Аркадика так далеко, чтоб неделю искали. Но Ленка рядом. Её дыхание обжигает щеку и ухо.
Поэтому к дурацкому вопросу отношусь как к голевому пасу – с благодарностью:
– Накуплю в хозмаге трёхлитровых банок и мисок. Наполню банку водой, переверну, засуну внутрь горшок с растением, а потом газом вытесню воду. Банка с растением стоит в миске, а вода играет роль затвора и удерживается атмосферным давлением. Внутри каждой банки – свой газ. Плюс два растения оставлю на воздухе, в качестве контрольных образцов…
– А газ где возьмёшь? – хмуро интересуется Вован.
Видно, осознал необратимость потери лидерства, теперь хочет остаться в пелетоне.
– Азот – на шиномонтаже, углекислоту у сварщиков, гелий куплю у оформителей, которые праздники летающими шариками украшают.
– Выход кислорода по уровню воды будешь определять? – спрашивает Ленка.
– А как иначе? – перебивает её Вован. Так и хочется дать ему в глаз. – По молярности. Когда углекислота начнёт замещаться кислородом, уровень воды повысится, а вот как с азотом быть – непонятно. Молярная масса примерно одинаковая. Понижение будет трудно уловить.
– Зато с гелием никаких проблем, – важно кивает Аркадик. – Уровень заметно понизится…
– Уровень не изменится, – решительно пресекаю самопроизвольное зарождение мифов. – Растениям плевать на атмосферу.
– Пробовал? – бледнеет Аркадик.
– А зачем тебе был нужен тлеющий динамит? – улыбается мне Ленка.
– Хотел, чтоб мучитель физкультуры на стуле в спортзале полетал.
– «Мучитель»?
– И как, полетел?
– Полетел бы! Обязательно бы полетел, если б не милиция. Кто ж знал, что бюксы с нитратом аммония считаны? На арифметике погорел!
– Весь этот девайс: банки-миски – возьми лучше в лаборатории, – советует Вован. – И газы у них попроси. Зачем тратить интернатскую стипендию?
Неожиданно вспоминаю, что уже неделю не менял носки. С опаской принюхиваюсь, но слышу только гречневую кашу.
Надо будет взять на заметку. Гигиена – непоследнее дело, когда интересуешься девушками. Наверное, пора начинать бриться. И в прачечную наведываться чаще.
– Ешь! – смеётся Ленка. – Мы тебя замучили вопросами.
Вот тут я с ней полностью согласен. Нет в школе учения – мучение одно.
Тянусь за хлебом и отработанным движением роняю со стола тетрадь. Разумеется, она открывается на рисунке. Фокус проще некуда. Но какой эффект!
Ленка поднимает и ладошкой разглаживает лист. Аркадик привстаёт со стула, а Вован забыл о компоте.
Эх! Если бы она вот так, нежно и не спеша, провела рукой мне по затылку! Впрочем, идём верным курсом, товарищи. Теперь главное – сдерживать скорость.
Сосредотачиваюсь на еде, игнорируя редкие, но лестные реплики соседей по столу.
– Это ты?
Ленкин вопрос. Игнор неуместен.
– Нет, это ты! – отвечаю с набитым ртом, но вроде бы внятно. – Неужели мы так похожи?
– Это ты нарисовал?
– Это ты нарисовал? – эхом вторит ей чёрствый мужской голос.
Чёрная рука берёт тетрадь, и мои соседи смотрят мне за спину.
Не понравилась мне эта рука. Узловатая, твёрдая, равнодушная. А ещё загорелая, с бляшечками мозолей на костяшках пальцев и причудливым узором вспученных вен.
Продолжаю есть, украдкой поглядывая на одноклассников.
Аркадик, напротив меня, встал из-за стола, но не уходит. Вован развернулся всем корпусом: во взгляде тревога и дерзость.
– Антон Чеканов? – спрашивают сзади, я молча киваю опустевшей тарелке. – ФСБ, пройдёмте с нами.
«С нами»? Выходит, их двое или больше? Не многовато ли чести для одного школьника?
– Никуда он с вами не пойдёт, – говорит Аркадик. – Это интернат, и у нас через минуту урок.
– В кабинет директора, – снисходительно поясняет другой голос. – А вам, ребята, и в самом деле пора на уроки.
– Ничего, – спокойно отвечает Вован, поднимаясь. – Мы вас проведём, чтоб не заблудились.
Я в шоке от их заступничества.
Теперь мне мучительно стыдно за своё высокомерие и гордыню.
– Тетрадку верните, – тихо сказала Ленка. – Это моя тетрадка.
– Тетрадь не ваша, и она нам нужна. Пойдём, Чеканов, ты же умный парень. Сам должен понимать, просто так мы не приезжаем.
Разумеется. «Сколько верёвочке ни виться…»
Допиваю компот, поднимаюсь со стула, оборачиваюсь.
Двое. В одинаково невыразительных тёмных костюмах.
Глупо спорить. Уж если они мимо охраны прошли, то и вынести меня из интерната сумеют. Впрочем, кажется, в кабинет директора собирались?
